Антония Байетт - Детская книга

Семейство Кейн пользовалось собственной отдельной комнатой для завтрака. На следующее утро Имогена не вышла к завтраку. Флоренция и Проспер ели молча. Потом он сказал:

– Может быть, мы этим летом все-таки поедем в Италию, чуть позже.

– Забудь про Италию, – мрачно ответила Флоренция, жуя поджаренный хлеб. – Что ты намерен делать?

– Делать?

– Насчет Имогены.

Проспер очень долго не отвечал. Флоренция заметила:

– Они совершенно невозможные люди. Причем все.

– Может быть, ты хочешь покататься сегодня утром?

Флоренция сказала, что собирается пойти погулять с Гризельдой Уэллвуд, которая сейчас тоже в Рае. Добавила, что отца наверняка ждут в лагере. И вышла.

Через некоторое время в дверях показалась Имогена – в дорожном платье, с чемоданчиком. Проспер попросил ее присесть и выпить чаю, и съесть хотя бы поджаренного хлеба. Она тяжело села. Проспер налил ей чаю. Воцарилась тишина.

– Куда ты собралась?

– Я думала – к Геранту. Он должен мне помочь. Он мой брат, кто, как не он, мне поможет.

– Он очень молод, работает долгие часы на нелегкой работе, снимает комнату в пансионе. Будет гораздо лучше, если ты останешься здесь, и мы вместе подумаем о том, как нам разумнее всего поступить.

Имогена маленькими глотками пила чай. Обычно спокойное лицо было напряжено, и Проспер решил, что это придает ему необычную, дикую красоту.

– Вы многого не знаете, – сказала она.

– Мир полон вещей, которых я не знаю и никогда не узнаю. Но я знаю достаточно, чтобы командовать на войне, достаточно для управления отделом музея, для закупки золотых и серебряных вещей. Я не слишком хорошо знаю молодых девушек. Да, к общению с молодыми девушками я не очень подготовлен. Зато я прекрасно умею не задавать вопросов о делах, которые меня не касаются. Есть болезненные вещи, о которых лучше и не узнавать. Я знаю людей, которые заставили себя признаться в том или в этом или яростно воспротестовать против чего-либо, а потом до самой смерти об этом жалели.

Он посмотрел на ее чемоданчик.

– В детстве, – сказал он, – я собирал чемодан и строил планы побега. Иногда мне довольно было собрать чемодан. Иногда я отправлялся в путь, и меня возвращали обратно. Один раз я ушел на целую ночь, и по возвращении меня сначала жестоко избили, а потом принялись обнимать и целовать.

– Я не ребенок и знаю, что должна уйти.

– Надеюсь, ты примешь мою помощь.

– Вы не должны обо мне заботиться. Теперь я это понимаю. По множеству причин.

– Дорогая, – сказал Кейн, выпрямившись и напрягая спину, – я не забыл, не мог забыть того, что ты сказала мне в Клеркенуэлле.

– Я не хотела…

– В самом деле? Но это помогло мне осознать свои чувства. Для меня будет высшим счастьем назвать тебя своей женой. Я получу право заботиться о тебе. Я намного старше тебя. Я это знаю. И ты знаешь. Но я верю, что где-то, где времени уже нет, мы видим друг друга как равные, лицом к лицу. Я не хочу отпускать тебя. Может быть, и должен, но не хочу. И не отпущу.

Он посмотрел на нее почти сердито.

Она посмотрела на него. Взгляд больших глаз был тверд. Она сказала:

– Я люблю тебя. В самом деле люблю. Может быть, все остальное не важно?

Он подумал о строгой Флоренции, о ярости Фладда. Есть вещи, с которыми придется считаться. Но он – стратег, он придумает стратегию. Он сказал:

– Иди ко мне…

Она встала и подошла к нему. Он обнял ее и поцеловал в лоб, в шею, потом в губы, осторожно, а потом уже безо всякой осторожности, и понял, что она действительно его любит.

Он сказал:

– Мы ничего не скажем Флоренции, пока не продумаем все как следует. И Джулиану, конечно, тоже. Это будет непросто, но, я думаю, возможно. Что я сделаю, так это – с твоего позволения – поеду в Пэрчейз-хауз… нет, милая, без тебя… и очень формально попрошу у твоего отца твоей руки. Все остальное мы спланируем спокойно и тщательно. Как ты себя чувствуешь – ты сможешь сегодня вести занятия по ювелирному делу? Я могу завезти тебя туда по дороге.

В Пэрчейз-хаузе дверь открыла Элси. Она показала через двор – на студию, бывшую молочную. Она открыла рот, чтобы поделиться чем-то, и снова закрыла.

– Он там. Я видела, как он входил, – по собственной инициативе сообщила она.

– Спасибо, – сказал Кейн и пошел через двор.

Фладд стоял у высокого стола и лепил очередной двуликий кувшин. Он добавлял сердитых морщин на сердитую сторону. Другая сторона пока была гладким овалом.

– Кто там?

– Это я, дружище.

– А, ты.

Фладду ничего не оставалось, как повернуться к гостю. Кейн мысленно прикинул разницу в возрасте. Фладд старше его, но не более чем на десять лет. Кейну еще не было пятидесяти. Он решил, что Фладду еще нет шестидесяти, хотя тот, седой и отяжелевший, выглядел старше.

– Я пришел просить тебя кое о чем.

– Ты уже достаточно навредил.

– Не думаю, что я кому-либо навредил. Я согласен, что дело приняло неожиданный оборот. Я пришел просить у тебя твою дочь. Она согласилась стать моей женой.

– Женой …

– Я старше ее, но она готова пренебречь этой разницей. Она сказала, чтобы я попросил твоего благословения.

– Я его не дам.

– Стой. Погоди. Она меня любит. И я ее люблю. Мне кажется, у нас есть некий шанс на счастье. Нам спокойно друг с другом. Я буду заботиться, чтобы ей было удобно, помогу ей развивать талант, который она унаследовала от тебя…

– Что ты с ней сделал?

– Ничего. Она была мне как дочь, жила вместе с моей дочерью. И лишь недавно ситуация изменилась… получила, так сказать, развитие…

– Ради бога, перестань издавать разумные звуки. Я не даю позволения. И это – мое последнее слово.

– Она совершеннолетняя и не нуждается в твоем позволении. Но я умоляю, подумай о ней, хоть минуту… Для нее это шанс на счастье… Я сам уверял себя, что…

– Она была счастлива здесь.

– Боюсь, что нет, Бенедикт. Боюсь, что нет. Но это – новое начало.

– Войте, – вдруг сказал Бенедикт. – Войте, войте, войте.

Лишь через несколько секунд до Кейна дошло, что этот невозможный человек цитирует слова короля Лира – сцену, когда тот выходит с трупом дочери на руках.

Важные лекции проводились по выходным, чтобы могли приехать слушатели, не живущие в лагере, и даже лондонцы. В первые выходные, в субботу, ближе к вечеру, Хамфри Уэллвуд читал лекцию на тему «Люди и статистика: как улучшить положение бедняков». В воскресенье выступал Герберт Метли. Его тема была «Покидая райский сад: позор стыда». Мисс Дейс переспросила, точно ли он уверен в теме лекции. «Да», – отрезал он.

Проспер с Имогеной были счастливы и неспокойны. Они слишком много улыбались, Флоренция наблюдала за ними, а они наблюдали за наблюдающей за ними Флоренцией. Они тайно соприкасались руками в дверях, а когда были точно уверены, что они одни, Имогена бросалась к Кейну в объятия. Он не ждал, что его сильная, почти отеческая привязанность перерастет в слепое физическое влечение, но это случилось, и Кейн чувствовал в себе новые силы, он словно сам обновился. Что до Имогены, то ее легкая сутулость, тихий покорный голос, медленные движения – роднившие ее с матерью – сменились быстротой, живостью. Проспер знал, что должен рассказать Флоренции, но тайна доставляла ему высшее наслаждение.