Стивен Сейлор - Империя. Роман об имперском Риме

– Как и мой отец.

– Да. Твой отец занимался авгурством и для Божественного Клавдия, и для Нерона. Но до того Пинарий был известен и Тиберию, и Клавдию, и даже Божественному Августу.

Отец Луция мало рассказывал о собственном родителе, чью ссылку в Александрию считал печальным эпизодом семейной истории, о котором лучше забыть.

– Я знаю, что дед дружил со своим кузеном Клавдием. И не ладил с Тиберием, который изгнал моих предков из Рима. Но дело не касалось ни авгурства, ни молний. Насколько я понимаю, все дедовы беды обусловило баловство астрологией, тогда как Тиберий преследовал ее адептов.

– Да, верно. Но еще прежде, когда был жив Божественный Август, он вызвал твоего отца и поручил истолковать удар молнии, имевший место в старом императорском дворце. Дед не рассказывал тебе?

– Я не знал деда, а отец ни о чем подобном не говорил.

– Поразительно, как в семьях пренебрегают передачей самых интересных родовых историй! Однако уверяю тебя, что в личном дневнике Тиберий приводит все подробности, вплоть до мельчайших. Ударила молния. Для толкования знамения Август вызвал Луция Пинария. Тот сказал, что молния сообщает следующее: императору осталось жить ровно сто дней. И на сотый день Август умер.

– Похоже на легенду.

– Тиберий считал ее фактом, и Домициан расценивает изложенное аналогично.

– И снова спрашиваю: при чем тут я?

– Божественный Август верил, причем не напрасно, что твой дед способен истолковать удар молнии. Вот и наш Цезарь пришел к убеждению, что именно ты, внук Луция Пинария, сумеешь установить смысл нынешнего наваждения. А иначе зачем боги вдохновили Домициана сохранить тебе жизнь, когда у него были все основания ее пресечь, да не один раз, а дважды? Ныне Цезарь считает, что ты избран для толкования знамения.

Луций уже собирался отвергнуть идею как полную нелепицу, но вдруг сообразил: Флавия наверняка знала, что именно в этом и заключается причина его вызова во дворец. Катулл открывал Луцию доступ к императору и, возможно, даже предоставлял возможность заручиться его доверием. Но как подобная головоломка приведет к результату, которого жаждут они с Флавией? Луций не знал, но понял, что Флавия настраивала его на сотрудничество с Катуллом.

– Ты сознаешь, что я, в отличие от деда и отца, не авгур? – спросил он.

– Да. Но твой отец вовсю занимался наукой толкований для Нерона, пока ты рос. Ты должен был хоть что-то запо мнить, попросту наблюдая за ним.

Ровно столько, подумал Луций, сколько требуется для правдоподобного исполнения притворного авгурства.

– Да, мне много раз случалось наблюдать ритуал. Я знаю порядок.

– И отец наверняка поделился с тобой какими-нибудь тайнами ремесла, определенными уловками?

– Откровенно говоря, ты угадал. Ему нравилось рассказывать об авгурстве. Думаю, он надеялся, что я когда-нибудь последую по его стопам.

Луций вспомнил последний раз, когда видел отца. В тот день Тит Пинарий покинул дом, чтобы присоединиться к Нерону в роковом побеге, и захватил с собой запасной литуус, оставив семейную реликвию, красивый авгурский посох слоновой кости, сыну. С тех пор Луций и не взглянул на вещицу, а об искусстве предсказаний даже не помышлял. Старый литуус по-прежнему хранился у него: лежал в сундуке с памятными подарками в вестибуле, под нишей с отцовской восковой маской.

– Цезарь просит тебя получить ауспиции, – заключил Катулл. – Он желает, чтобы ты обозрел небеса на предмет молний и дал толкование не как член коллегии авгуров, но как внук и тезка Луция Пинария.

– Здесь? Сейчас?

– Почему бы и нет? День ненастный, знамений хватает.

– Совершенная нелепость. Ведь толкованием молний уже занимается германский прорицатель Цезаря?

– Государь выслушает вас обоих и сравнит мнения. Ты согласен или нет?

– А если я откажусь?

– Не такого ответа я жду.

Луций сделал глубокий вдох:

– Я сделаю то, о чем просит Цезарь.

Без поводыря, пользуясь только посохом, слепец провел Луция через маленький промокший сад и ряд коридоров. Их целью являлся гравийный дворик, окруженный низким портиком. Луций узнал Авгураторий; он видел, как отец получал здесь ауспиции. Раньше площадка находилась вне императорского дворца, но Дом Флавиев поглотил ее целиком.

Под крышей портика, укрывшись от моросящего дождя, сидел Домициан в окружении придворных. Он поднял взгляд, когда прибыли Катулл и Пинарий. Луций внезапно ощутил неуверенность. Вряд ли удастся почерпнуть вдохновение у Учителя для пародии на религиозное действо перед человеком, которому Луций желает смерти.

Чтобы выиграть время, он заявил Катуллу, что ему понадобится литуус предков.

– Но ведь любой подойдет, – возразил тот.

– Мне совершенно необходим литуус слоновой кости, который я храню вместе с отцовскими вещами. Я должен сходить домой и взять его.

– Нет, оставайся здесь. Посох принесут.

Вперед шагнул ближайший придворный, присутствовавший при разговоре, – человек средних лет с мохнатыми бровями и аккуратной бородкой.

– Я схожу, – предложил он.

– Отлично, Стефан, – кивнул Катулл. Луций, услышав имя, навострил уши. – Пинарий скажет, где он лежит, а я объясню Цезарю причину задержки.

Как только Катулл отошел подальше, Луций шепнул:

– Сегодня, до прихода сюда, я уже слышал твое имя.

Стефан кивнул.

– Через десять дней, – произнес он тихо, едва шевельнув губами.

Луций наморщил лоб. О чем он?

– Через десять дней, – повторил Стефан. – За четырнадцать дней до календ месяца домициана, в пятом часу дня. Запомнишь?

Секунду Луций непонимающе смотрел на него, потом кивнул.

– Итак, – сказал он обычным голосом. – Я храню посох в вестибуле в старинном сундуке под восковой маской отца. Ты не ошибешься – красивая древняя вещь из цельной слоновой кости. Тебе поможет мой вольноотпущенник Илларион.

– Тогда я пошел, – отозвался Стефан. – Вернусь как можно скорее.

Домициан остался недоволен проволочкой. Он забарабанил пальцами по подлокотникам кресла. Нервно притопнул ногой. Сверкнул глазами в сторону Луция. Что-то бросил Катуллу.

Тот покачал головой:

– Господин, наверняка лучше подождать, пока…

– Привести его сейчас же! – приказал Домициан. – И пусть Пинарий где-нибудь посидит, пока не будет готов к авгурству.

Когда Луция вели прочь, он разминулся с человеком вида столь нарочито чужеземного, что его обладатель казался пародией на германца: непокорная грива рыжих волос, густая рыжая борода, меховые сапоги, дубленые штаны и туго зашнурованный жилет, открывающий значительную часть широкой волосатой груди. Голые руки были украшены браслетами в виде свернувшихся драконов, испещренных рунами.