Стивен Сейлор - Империя. Роман об имперском Риме

Марк надел сыну цепочку. Было странно видеть золотой талисман на груди другого, и Марк испытал секундное сожаление. Интересно, чувствовал ли подобное и его отец? Если да, то не обмолвился ни словом, и так же поступит Марк.

Примерно за час до начала пира юношей предоставили самим себе.

– Не знаю, как ты, – сказал Вер, – а я сниму тогу и выберу что-нибудь менее обременительное.

– Все равно же для пира придется снова в нее облачаться, – заметил Луций. – К тому же мне и переодеться не во что.

– Возьми у меня тунику, хотя она может оказаться коротковата. Не важно, теперь мы мужчины и вправе показывать ноги. Идем в мои покои.

В апартаментах Вера их встретила статуя Минервы. За углом кичился своим положением бюст Сократа, установленный на пьедестал. Роспись на стенах и потолке отсутствовала: ни изображений военных действий, ни соблазнительных сцен и танцующих дев, ни схватившихся гладиаторов – вообще ничего. Стены были выкрашены в безмятежный небесно-голубой цвет, который, по словам Вера, способствовал учебе и философским дискуссиям.

Когда оба сняли тоги и облачились в туники, внимание Вера приковал фасинум у друга на груди. Он попросил разрешения потрогать.

– Неужели он и впрямь такой старый, как говорит твой отец?

– В это верил Божественный Клавдий.

Вер серьезно кивнул:

– Мало кто был так сведущ в событиях далекого прошлого, как император Клавдий. Поразительно: амулет существовал еще при царе Нуме и даже раньше, в эпоху, когда по земле ходили полубоги вроде Геркулеса. До чего же замечательно, что у тебя сохраняется связь с предками! Один из них, должно быть, носил его, когда Ганнибал и его слоны переходили через Альпы, а другой – когда убивали Божественного Юлия. Где ты будешь его хранить?

– Ты видел святилище в вестибуле нашего дома? Среди ниш с восковыми масками предков есть одна, где мы держим маленькую капсу, а в ней – все письма Аполлония Тианского моему деду, сброшенные Аполлонием кандалы и маленький бюст Антиноя, изготовленный отцом. Там хранится и фасинум.

Вер кивнул. Прежде он испросил дозволения прочесть письма Аполлония, и ему разрешили, но свитки его изрядно разочаровали. Пусть Аполлоний был великим учителем, но не писателем. В письмах не содержалось ничего, кроме коротких слов поддержки; в них наличествовал энтузиазм, но никакой философии, к тому же они изобиловали ошибками. Кандалы произвели на Вера еще меньшее впечатление; они ничем не отличались от обычного куска ржавого железа, и он втайне усомнился в их подлинности. Что же касалось Антиноя, то Вер не разделял увлечения Адриана прекрасными отроками и, хотя был достаточно осмотрителен, чтобы помалкивать, весьма прохладно относился к культу Божественного Юноши.

Но с фасинумом был иной случай. Веру он показался поистине волшебным предметом, вместилищем всех загадок прошлого, тем более замечательным, что время стерло его очертания, но оказалось бессильно пригасить золотой блеск.

Поскольку Луций показал фасинум, Вер счел, что должен предъявить другу нечто не менее чудесное.

– Иди за мной, – позвал он.

Они пришли в часть дворца, где Луций ни разу не был. Вскоре стало ясно, что они вступили в запретную область; Вер шепотом велел товарищу молчать и, стоило кому-нибудь пройти мимо, утягивал с глаз долой.

Они достигли запертой двери. К изумлению Луция, Вер достал маленькую металлическую штуковину и отомкнул замок.

Дальше путь лежал через длинный коридор, приведший к очередной запертой двери, которую Вер отпер с той же легкостью.

Оказавшись внутри, Вер тихо притворил створку. Они находились в каменном хранилище. Свет поступал через узкие прорези, проделанные высоко в стенах. Прежде чем глаза привыкли к полумраку, который поглотил бо́льшую часть помещения, Луций понял, что она до уровня его талии заставлена деревянными ларцами, а сверху разложены предметы, посверкивающие колючими разноцветными огоньками.

– Сокровищница, – шепнул Вер.

Их окружало огромное собрание драгоценных камней. Большинство хранилось в ларцах, но самые эффектные экземпляры были выложены на подставки, развешаны по стенам или просто лежали на крышках сундучков, оставленные Адрианом, Сабиной или прислужниками, имеющими сюда доступ. Из одних камней вырезали камеи. Другие прошли огранку и укра шали ожерелья или серебряные и золотые браслеты. Третьи оставались в естественном виде. Здесь были рубины и сапфиры, изумруды и ляпис-лазурь, аметисты и яшма, сердолик и агат, тигровый глаз и янтарь.

– Не мог же Адриан приобрести столько драгоценностей в путешествиях? – прошептал Луций.

– О нет. Сокровищница собиралась поколениями императоров. Нерон дошел до столь отчаянного положения, что продал значительную часть унаследованных богатств, но Веспасиан и другие, после него, сумели многое восстановить. Видишь то сердоликовое ожерелье? Оно было на царице Клеопатре в день ее смерти. Августа разъярило ее самоубийство, и он собственноручно снял его как трофей.

– Я и не подозревал о существовании такой коллекции.

Луций был потрясен. Ему случалось видеть огромную императорскую виллу, раскинувшуюся в Тибуре. Он стоял подле отца на торжественных открытиях Пантеона и храма Венеры и Ромы, крупнейших и грандиознейших зданий, какие видел мир. Он понимал, что Адриан баснословно богат, но сейчас, взирая на окружающее великолепие, осознал, что достояние императора превосходит всякое воображение.

– Здесь бывали очень немногие, – сказал Вер. – А еще меньше видели вот это.

Он открыл ларец, вынул оттуда кристалл и, держа его двумя пальцами, подставил под ближайший солнечный луч.

Луцию почудилось, будто перед ним предмет из мира снов. Восьмигранный, величиной с грецкий орех, камешек был прозрачным, однако поглощал свет и возвращал его в головокружительном смешении красок. Луций в жизни не видел ничего подобного.

– Он называется алмаз, – пояснил Вер. – Безоговорочно признано, что это самый крупный и совершенный образчик из всех когда-либо найденных. Он не только красив, но и неразрушим: не горит в огне, его не берет сталь.

– Откуда он взялся?

– Мы думаем, его приобрел Домициан. Тот был настолько скрытен, что унес историю камня с собой в могилу, но алмаз, должно быть, из Индии – родины всех настоящих алмазов. Нерва подарил его Траяну в знак благоволения. Траян – Адриану в награду за командование Первым легионом Ми нервы. Редчайшая драгоценность в коллекции, а значит, и в мире.

– Потрясающая вещь, – согласился Луций.

– Сам я мало интересуюсь драгоценными камнями и прочими атрибутами богатства, – признался Вер. – Материальные предметы не имеют внутренней ценности – только ту, которую приписывают им люди. И все же, глядя на такую красоту и совершенство, я думаю, что в каком-то смысле они служат проявлением того, что Аполлоний называл Божественной Сингулярностью.