Стивен Сейлор - Империя. Роман об имперском Риме

– Есть ли в Золотом доме лучший зал? – произнесла Спор. – Обожаю эти покои, а ты?

– Я любил бы их больше, будь я обычным гостем, и Эпафродит позволил бы мне вернуться домой к родным, – ответил Луций.

– Он желает тебе добра. Он обещал отцу присмотреть за тобой, я присутствовала при его клятве. Если Эпафродит говорит, что здесь надежнее, то радуйся, что он еще обладает этими покоями, несмотря на все перемены, а еще больше – тому, что у него нашлось место для тебя. Да и мне было бы ужасно одиноко без тебя, Луций.

Луций улыбнулся:

– Полтора года назад мы вообще не были знакомы.

– Полтора года назад многое было иначе. Тогда правил Нерон. Представь себе мир столь огромный, чтобы его вместить! Однако Нерон оказался слишком велик для нашего мира. А Гальба – слишком мал.

– Гальба остался бы императором, рассчитайся он с преторианцами по долгам.

– Гальба был занудой! – вспылила Спор. – Занудой и скрягой! Его правление вылилось в семь месяцев нужды для всех, включая его самого. Солдаты правильно сделали, что убили старого дурака. И что заменили его Отоном. Казалось, будто Нерон к нам вернулся! – вздохнула Спор. – Когда-то, знаешь ли, в прежние золотые деньки, Отон с Нероном были закадычными друзьями. Об их приемах и попойках слагали легенды. Нерон говорил мне, что Отон ему вместо старшего брата, – хоть и льстил себе, если надеялся на внешнее сходство. Отон был на удивление хорош собой. А его стан! Яблоком раздора явилась Поппея. Отон был женат на ней, Нерон возжелал ее себе. Несчастному Отону пришлось развестись и удалиться в Испанию.

– А когда легионеры избавились от Гальбы, то сами и выбрали Отона взамен.

– Люди-то уже стосковались по Нерону, а более близкой к нему фигуры, чем Отон, найти не смогли. Ему было всего тридцать семь, еще править и править. Он взял себе имя Нерона. Восстановил его статуи, которые успели снести. Объявил о намерении достроить Золотой дом и сделать его еще грандиознее, чем задумывал Нерон.

– Римские каменщики и ремесленники несказанно обрадовались! – усмехнулся Луций.

– Отон во всех смыслах надеялся править по примеру Нерона.

– И любить, как любил Нерон.

Спор со вздохом кивнула:

– Да. Милый Отон! Конечно, все дело в том, что я похожа на Поппею. Помню, как он впервые меня увидел. Именно здесь. Он пришел к Эпафродиту с каким-то вопросом насчет слуг. А потом взглянул на меня через зал. Отона как громом поразило, он чуть не упал. Я видела: у него затряслись колени.

– Он носил такую короткую тунику, что торчали колени?

– Отон любил щеголять ногами, и не напрасно. У него были ноги скалолаза: гладкие и крепкие, словно из мрамора. Бедра – что твои древесные стволы. Икры подобны…

– Прошу тебя, Спор, довольно о ногах Отона! – рассмеялся Луций.

– Мы с ним быстро поладили, – улыбнулась Спор.

– То есть ты поволокла его прямо к себе в постель!

– Мы спали не в моей, а в его постели, хотя сна я не припомню. Наша ночь напоминала ту, когда Божественный Юлий встретился в Александрии с Клеопатрой, – любовь с первого взгляда.

– Или похоть!

– Возможно. Иногда первой возникает похоть, а любовь приходит потом. Наедине он, как и Нерон, называл меня Сабиной. – Спор нахмурилась. – Порой я гадаю, какой была бы моя жизнь, не будь я так похожа на нее. Какую странную судьбу приуготовили мне боги! Впрочем, нечего и пытаться понять.

На лице евнуха отразилась тоска. Луций замечал ее и раньше, а Эпафродит как-то раз объяснил ему: «У Спора всегда такой вид, когда она думает об утраченных тестикулах».

Отон правил всего девяносто пять дней. Немалая их часть прошла вдали от Рима за сбором войск и подготовкой к вторжению губернатора Нижней Германии Авла Вителлия, которого собственные легионы объявили императором. Отон выступил против Вителлия в Северной Италии, но, прежде чем кампания развернулась всерьез, покончил с собой.

Почему? Этим вопросом задавался весь Рим. У Отона были все шансы победить Вителлия, но он предпочел умереть в полевом шатре накануне сражения. Друзья утверждали, что Отон убил себя, желая спасти Рим от гражданской войны. Луцию слабо верилось в подобный акт самопожертвования, тем паче от человека, которого провозгласили вторым Нероном. Но историю повторяли так часто и с таким пылом, что самоубийство Отона во имя Рима успело превратиться в легенду.

Даже если Отон и надеялся дать городу передышку от беспорядков и кровопролития, его смерть и возвышение не имевшего соперников Вителлия привели к прямо противоположному. Новый император прибыл в Рим во главе разнузданной кровожадной армии, и город превратился в арену для бунтов и резни, гладиаторских боев и вычурных пиршеств. Желая наградить победоносных легионеров, Вителлий распустил преторианскую гвардию и заменил ее своими людьми. И если при Гальбе и Отоне в сенате еще раздавались отдельные храбрые голоса, ратовавшие за возврат к республиканскому правлению, то террор Вителлия заставил оппозицию замолчать.

Внешне новый император являлся противоположностью статного Отона. Гротескно тучный, он, видимо, когда-то был не лишен привлекательности; поговаривали, что юный Вителлий состоял в числе спинтриев Тиберия на Капри, где услуги, которые он оказывал распутному императору, способствовали карьере отца мальчика. Однако сейчас, глядя на Вителлия, которому было под шестьдесят, Луций не мог представить его миловидным пончиком.

Смерть Отона оставила Спора не у дел в императорском доме. Как и посреди неразберихи после кончины Нерона и во время правления Гальбы, евнух обратился за защитой к Эпафродиту. Тогда-то Луций со Спором и прибились друг к другу. Луций уже скрывался у Эпафродита, редко выходя за пределы своих покоев и стараясь привлекать как можно меньше внимания к себе и унаследованному от отца личному имуществу. Места в апартаментах Эпафродита с избытком хватало и для Луция, и для Спора, и его подопечные неизбежно сошлись. Они были примерно одного возраста: Луцию исполнилось двадцать два, а Спор была немного младше. В остальном у них имелось мало общего, однако они никогда не ссорились и нередко беседовали часами, делясь сплетнями, смеясь остротам друг друга и вспоминая умерших – не только Тита Пинария и Отона, но всех, кто канул в небытие и был предан забвению в чехарде, начавшейся после смерти Нерона.

До сих пор Луций оставался вне поля зрения императора, как и Спор. Эпафродит твердил, что оно и к лучшему, но им становилось все тягостнее сидеть взаперти.

И вот ветер перемен повеял снова. По мнению Эпафродита, Вителлию осталось править недолго. Войска на Востоке и Дунае провозгласили императором своего полководца Веспасиана, баснословно разбогатевшего на войне с иудеями и предвкушавшего еще более крупную добычу при захвате еврейской столицы Иерусалима. Веспасиан с сыном Титом остались на Востоке, а верные ему военачальники двинули свои отряды на Италию. Приближалась очередная схватка за власть. Настроения в городе становились все тревожнее. Казалось, может случиться любая беда, и римляне опасались новой бойни. Астрологи предрекли Вителлию крах. Вителлий ответил тем, что не только приказал перебить на месте всех римских астрологов, но и начал закатывать пиры, один пышнее другого.