Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины

С другой стороны луговины она отметила несколько белых пятен. Особняком стояло семейство, которое она знала так же хорошо, как себя саму: рослый, плечистый Мистина, рядом с ним маленькая Ута, а вокруг, будто грибы-опенки, – четверо их младших детей. Все они были в «печали»: это выделяло их среди ярко разодетых древлян и связывало с ней, с Эльгой, будто умноженное отражение ее белизны.

При виде сестры пришло такое облегчение, что выступили слезы. Думая о множестве разных вещей, Эльга не переставала думать о ней, о верной спутнице своей жизни с самого рождения.

Все мысли о том, что она должна сказать и сделать, разом отступили. Эльга тронула коня и поехала к ним, будто ведомая иной волей: сердце наконец вырвало узду у рассудка. Ута пошла к ней навстречу; подбежавший отрок едва успел помочь княгине сойти с седла. Молча сестры бросились друг другу в объятия и разрыдались. По пути сюда Эльга надеялась и даже верила, что сумеет удержаться от плача на людях, кроме того, когда этого потребует поминальный обряд. Но сейчас все ее замыслы и намерения были забыты. Она рыдала от горя, от облегчения, от любви – к умершему мужу и к живой сестре. В эти мгновения ей стало ясно, почему в Киеве ей удавалось держаться: там не было никого, кто в полной мере понимал бы и разделял ее чувства. С Утой было иначе. Ута знала все, что связывало ее с Ингваром. Ута в полной мере осознавала, что он значит для своей жены и державы. Сестра жены была ему ближе родных сестер, одна из которых, Мальфрид, давно умерла в непримиримой вражде с ним, а другая, Альдис, жила в Плескове и совсем не знала брата.

Когда они наконец оторвались друг от друга и утерли слезы, к ним подошла еще одна женщина. Узнав Предславу, Эльга обняла и ее: белые одежды древлянской княгини говорили, что и она разделяет их скобрь. Сейчас Эльга даже не вспомнила, что перед ней жена Володислава – это была родная племянница Ингвара, и ручьи их слез текли из одного источника.

Три молодые женщины в белой одежде стояли посреди луга, и никто не смел подойти к ним. На еще зеленой траве они казались тремя белыми лебедями – посланцами богов, тремя суденицами, рыдающими над участью павших. Глядя на них, даже древляне, гордые своей победой и ожидающие грядущего торжества, чувствовали стеснение в груди. Словно ощутили, как близка грань Нави и как легко можно нечаянно сделать шаг, которому нет возврата.

Обернувшись, Эльга увидела Мистину – он стоял в трех шагах и молча ждал, пожелает ли она его видеть. Очень давно он не чувствовал себя настолько слабым и беспомощным. Объясняться с Ингваром было легко. Он знал: даже если дело начнется с ругани и дойдет до драки, раньше или позже они все выяснят и помирятся. Но теперь? Женщина в великом горе глуха к голосу рассудка и мучительно ищет виноватых, дабы облегчить свой груз. И особенно легко она возлагает этот груз на того, от кого обычно ждет поддержки. Если она не захочет его слушать, если откажется ему верить – как он сумеет ее убедить? И если она, вдова побратима и самая главная женщина Русской земли, посчитает его предателем – вся жизнь его будет разрушена, но и смерть не спасет. Ибо как сможет он умереть, оставив своим сыновьям тавро предательства?

Видя, что она смотрит на него, Мистина хотел что-то сказать, но язык во рту лежал будто камень. Вспомнился тот далекий день, когда он увидел ее впервые. Когда впервые застыл под взглядом этих удивительных зеленовато-голубых глаз, смотревших точно из иного мира. Тогда на ней была белая сорочка русалки, а теперь – белая сряда вдовы. Прошло пятнадцать лет, он знал ее лучше всех на свете – но именно сейчас ощутил, что та давняя русалка не исчезла. Ее сила – мощь белого камня, воды и земли, неба и зелени – все это время оставалась с ней.

Но за эти годы к той силе прибавилось нечто куда более важное и могучее. А слившись в одно, они наделили княгиню Русской земли таким могуществом, что казалось, деревья в лесу должны расступиться перед ней.

И оттуда, из глубины неведомого, она спросила, не сводя с него глаз:

– Почему ты не мстишь за твоего побратима, Мистина Свенельдич?

Это спросили они все: трава и белый камень, черная земля и синее небо, сама держава Русская – крылья ее парусов и железо клинков.

На это у Мистины был ответ:

– Потому что хорошо отомстит не тот, кто попытается сделать это быстро. А тот, кто сумеет довести дело до конца.

Он помолчал, глядя в зеленовато-голубое сияние русалочьих глаз, и добавил:

– Но если ты больше не хочешь ждать, располагай мною.

– Пойдемте, – сказала Эльга. – Покажите мне…

Ута приобняла ее и повела к берегу – туда, где над водой находилась длинная, но еще низкая свежая насыпь.

Они были здесь все – шестнадцать человек погибших в битве на Тетереве и умерших от ран. Уцелели только трое – тяжелораненые, но пока живые. В смеси страха и ярости древляне так изрубили киевлян, даже мертвых, что собирать и перевозить тела было нелегко. Но их перевезли сюда, к жальнику возле святилища, и возложили на крады. Все это делалось под руководством Уты. Она отказалась покидать это место, пока не позаботится о мертвых, и Маломир уступил, даже велел Гвездобору прислать мужиков и баб на помощь. Послав в Коростень гонца с победной вестью, он с бывшими пленниками и дружиной оставался на месте событий еще несколько дней. Убитого князя руси нельзя было бросить, будто дохлого пса, но и воздавать ему честь Маломир не хотел.

По обычаю древлян, тела сожгли и засыпали землей прямо на месте сожжения. Пока не было ни времени, ни сил для сооружения высокого кургана, но это и полагалось делать после тризны.

– Вот здесь. – Ута подвела сестру к насыпи и встала посередине. – Здесь была его крада. Ты привезла вещи?

Эльга полубессознательно кивнула и слабо повела рукой:

– У Богдальца… он знает.

Тиун поклонился: челядь следовала за женщинами на почтительном отдалении, и теперь все тоже смотрели в немом потрясении на место упокоения своего князя.

Ута отошла, негромко заговорила с Богдальцем. Ее повели к волокушам, стали показывать, что привезли.

Как только что Эльга была рада ее присутствию, так теперь была благодарна за то, что сестра оставила ее одну. Она смотрела на низкую, длинную, еще рыхлую насыпь. Вот здесь. Ингвар здесь. Под этой землей лежит то, что от него осталось. Обгорелые кости… оплавленное железо оружия… У него не было с собой лишних вещей, и все погребальные пожитки Эльга привезла из Киева.

Они разбирали укладки вместе с Соколиной и Ростиславой: отобрали две нарядные сряды Ингвара, празднично отделанное оружие, шлем с позолотой. Остальные лучшие вещи Эльга оставила для Святши, а все прочее, до сорочки и чулок, раздала дружине. И велела Ростиславе, что, если сама не вернется, так же ее вещи и украшения раздать женам воевод и гридей, за вычетом приданого Брани. С собой она взяла лишь предсвадебный дар Ингвара – ромейское ожерелье из смарагдов, которое носила уже пятнадцать лет. И надеялась, что не снимет до последнего своего часа.