Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии

– Мой лев? Кто научил его так говорить?

Матильда порозовела:

– Я часто называю его своим львенком. У него есть деревянный лев, которым он любит играть, и еще на одной из его подушек вышит большой золотой лев. Ему предстоит стать королем, так почему ему нельзя знать символы королевской власти?

– Согласен, согласен, – кивнул Жоффруа. – Да, стоит поощрять в нем такие познания. Теперь его нужно научить слову «корона».

– Он его уже знает.

– Корона, – произнес Генрих в подтверждение слов матери и показал на шапку Жоффруа с золотой каймой. – Лев. Корона. Мама.

Жоффруа хмыкнул и покачал головой:

– Да, вижу, вы хорошо его воспитываете, но придется и мне принять участие. Полагаю, слово «папа» мальчик еще не говорит.

– Не сомневайтесь, он быстро научится. – Матильде приходилось скрывать ревность: уж очень свободно себя чувствовал граф с сыном на руках.

– Папа. – Генрих крепче ухватился за отца и посмотрел вокруг внимательными, умными глазами.

Жоффруа засмеялся.

– И опять вы правы, – заметил он, обращаясь к супруге. – Обычно мне это не нравится, но не сегодня.

– Ну что же, – произнес Жоффруа позднее, когда детей увели и Матильда начала устраиваться в своих покоях, пока слуги распаковывали вещи. – Судя по всему, ваш отец не собирается отдавать нам замки из вашего приданого, что бы мы ни делали. – Он сел около камина и протянул ноги к огню. – Ни война, ни дипломатия не заставили его изменить решение.

– Пока Генрих жив, он не уступит ни капли власти. Он сталкивает между собой разные группировки и держит нас в своей паутине, как мух. Каких только способов я не перепробовала, чтобы убедить его, но отец просто не желает ничего слушать. Каждый раз, когда я касалась этой темы, он говорил, что у него другие дела или что я выбрала неудачный момент. – Она нахмурилась. – А потом вы взяли и сожгли Бомон, а после еще помогли бунтовщикам Талвасу и де Тосни.

– Это я напомнил Генриху, сколько неприятностей могу ему доставить. В Нормандии не все так безоблачно, как хочет убедить нас в том ваш отец, и мы не единственные, кто недоволен его правлением. Я не желаю, чтобы меня держали за простака. Да, Генрих – паук, но плести свою паутину из могилы даже ему не под силу. Что, если после его смерти ваши бароны отступятся от клятвы? Он надеется дожить до той поры, когда его внуки станут взрослыми, но насколько это вероятно? Нам необходимы эти замки, необходимо упрочить наше положение в тех краях.

Матильда нетерпеливо поморщилась:

– Понятно. И что же делать? Ворошить осиное гнездо опасно. Отец собирался плыть в Англию, но отложил отъезд из-за событий в Нормандии.

– Я знаю, что делаю! – заносчиво ответил Жоффруа. – Смута в Нормандии послужит предупреждением вашему отцу и доставит ему достаточно хлопот, чтобы он одумался и отдал наконец наши замки.

– Сомневаюсь, что у вас есть шансы на победу. – Матильда понимала, что Жоффруа не знает ее отца так хорошо, как ему кажется.

Он многозначительно посмотрел на нее:

– Мне жаль, что вы не верите в мои силы. Ваш отец всю жизнь строил свое королевство, но постройки дряхлеют, и на их месте нужно возводить новые здания. Может, пока я не ровня Генриху в опыте и вероломстве, зато я моложе и сильнее, и у меня впереди годы, а его дни сочтены. Знаю, он не хочет, чтобы я носил корону, да я и сам не очень этого хочу. Пусть она достанется вам. Но Нормандия – это другое дело, и я всегда добиваюсь своего – раньше или позже.

– Нормандия, как и Англия, по праву наследования принадлежит мне, – напомнила Матильда, напрягшись всем телом: самонадеянность Жоффруа приводила ее в бешенство.

– Да, но когда вы станете и королевой, и герцогиней, и графиней, то не сможете быть везде одновременно. Естественно, вашим представителем в какой-то из ваших земель буду я, а в Англию вы точно не захотите меня послать.

– Нет. – Она даже вздрогнула при мысли об этом.

Он подошел к ней и стал раздевать ее медленно и нежно.

– Дайте мне свободу действий в Нормандии до тех пор, пока не подрастут наши сыновья, – проговорил он низким от желания голосом. – И я добуду нам замки, разберусь с вашим отцом и докажу вам, чего стою.

– Так чего же вы все-таки стоите? – По телу Матильды побежали, догоняя друг друга, волны неприязни и желания. – Сначала вы просили замки, а теперь хотите герцогство.

– Разве высокие цели – это плохо? Разве вы сами не хотите королевство?

Он, обхватив ладонями ее груди, сжимал их через ткань сорочки и гладил большими пальцами соски, пока они не напряглись. Матильда перевела дух и сказала:

– Это мой долг.

– Ах да, ваш долг. – Он подтолкнул ее к кровати. – Но иногда долг и желание могут оказаться в одной постели, не правда ли? Давайте-ка я покажу вам прямо сейчас, чего стою.

Винчестер, Хэмпшир, октябрь 1135 года

Генрих Блуаский, аббат Гластонберийский, епископ Винчестерский, взял крупный рубин и поднял его к свету, полюбовался игрой граней и только потом вручил своему гостю – Роджеру, епископу Солсберийскому. За окном неумолчно шелестел стылый осенний дождь, но здесь, в личных покоях Генриха, сырость и холод не ощущались благодаря жаркому огню и подогретому вину со специями.

Епископ Солсберийский изучил камень придирчивым взглядом:

– Сколько он стоит?

Генрих пожал плечами:

– Это зависит от того, как высоко оценит рубин его владелец, и от того, как его будут использовать. Может, он украсит кубок, а может, священный реликварий. – Аббат опустил взгляд на свои сцепленные руки. – А возможно, камень станет главной деталью новой короны. – Потом аббат многозначительно улыбнулся епископу Солсберийскому. – Я предоставляю вам право распорядиться рубином так, как сочтете нужным. Меня не интересуют подробности.

Роджер Солсберийский вытащил из-под одежд кошель и опустил туда драгоценность.

– Разумеется, милорд, – ответил он столь же многозначительно. – Но вы захотите узнать, чем все закончится?

Генрих стал вертеть в руках маленький бюст римского императора, который привез из Италии, где встречался с папой.

– Конечно, – бросил он через плечо. – Я буду ждать вестей в Винчестере.

– А ваш брат?

– Стефан недалеко, в Виссане. Он знает, что предпринять, когда к нему из дворца прибудет гонец. Мартел обязательно известит его. И все, кому надо, знают, где быть и что делать в нужный момент.

Роджер кивнул:

– Но Стефан ни о чем не догадывается?

– У Стефана ранимая душа, – фыркнул Генрих. – Он хочет мяса, но не желает видеть крови, потому я уберег его от того, что ему неприятно. Не волнуйтесь. Я разберусь с ним и с Тибо.

Роджер Солсберийский поджал губы:

– Недооценивать людей опасно.

– Я знаю, – ответил Генрих.