Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии

– Они не посмеют ничего сказать, а слезы сильного мужчины – это, возможно, и есть самая сильная его сторона.

Он сжал ее руку в своих, вновь удивляясь тому, как хрупка и тонка жена. При виде ее изящных пальцев, утонувших в его огромной лапе, душа Вилла переполнилась желанием защищать и любить ее. И ведь она только что прошла через тяжелейшее испытание.

– Никогда не думала, что можно быть такой счастливой. Наверное, вы даже не представляете, что подарили мне. – Свободной рукой она потянулась к дремлющему малышу и погладила его нежную щечку. – Это стоит гораздо больше, чем любая корона.

Они посидели в согласном молчании. Все слова казались лишними – их чувства были куда красноречивее.

Хотя поначалу Виллу было неловко в покоях Аделизы, теперь ему не хотелось покидать эту уютную, пахнущую ладаном комнату. Он мог бы любоваться похожей на Мадонну женщиной и новорожденным сыном до самой ночи. Но его ждали дела, да и камеристок Аделизы начал обременять его затянувшийся визит. Пора было прощаться. Он опять поцеловал Аделизу и прикоснулся губами к мягкому лобику малыша, а потом неохотно ушел.

Когда за ним закрылась дверь, Аделиза издала довольный вздох и, устроившись поудобнее в постели, открыла ларец с книгой Эзопа. Ее пальцы ощупывали замысловатую резьбу и поглаживали мелкие неограненные камушки на переплете. Это была редкая и прекрасная вещь.

Вилл не относился к числу тех, кто много говорит, но умел быть внимательным и чутким, когда в этом возникала необходимость, а иногда способен был удивить ее. Он не всегда понимал ее, как и она не всегда понимала его, но у них было достаточно общего, чтобы жить вместе, а порой, как сейчас, случались и настоящие пиры чувств.

Замок Арундел, Суссекс, август 1139 года

Аделиза стояла у двойной арки окна в своих покоях в Арунделе. Заканчивался август. В полях созревал урожай, и в воздухе висел пыльный запах жары. Кормилица сидела спиной к окну и покачивала маленького Вильгельма [4]. Аделиза на мгновение отвлеклась на гуканье сына, обернулась, чтобы взглянуть на него, и ее поглотила волна чистой любви. Мальчик был для нее маленьким чудом, и ей до сих пор не верилось, что Бог даровал ей такую милость.

Все еще с улыбкой на губах она снова обратилась к окну. Во внутреннем дворе стоял Вилл, уперев руки в бока, с развевающимися на ветру кудрями, и обсуждал строительство башни со старшим каменщиком. Его ровное сильное чувство к ней наполняло Аделизу счастьем. Оно было целебным для ее души, как бальзам для раны, которая очень долго болела и только-только начала заживать.

Муж собирался в путь – ему предстояло присутствовать на совете в Винчестере, где должны были обсуждать дело епископов Солсберийского, Илийского и Линкольнского.

Роджер Солсберийский и Александр Линкольнский [5]находились под арестом, тогда как Найджел Илийский скрывался в Фенленде. Аделиза считала, что король опозорил себя, пойдя с оружием против служителей Господа. Существуют и более достойные пути для примирения разногласий между государством и Церковью.

Ее взгляд затем упал на письмо, недавно доставленное в ее покои гонцом, и она вздохнула. Овальная восковая печать на зеленом шнуре принадлежала Матильде. Аделиза еще не говорила Виллу о письме и даже подумывала о том, чтобы не показывать послание мужу вплоть до его возвращения из Винчестера – ее слишком беспокоило возможное содержание письма. Несмотря на волнения, вспыхивающие по всей Англии, Стефан не забывал следить за побережьем – он боялся вторжения из Нормандии.

Аделиза знала: надвигается шторм, и ей придется либо действовать, либо отвернуться.

Приняв решение, она отошла от окна, взломала печать и погрузилась в чтение. Написано оно было Матильдой собственноручно и на немецком языке, который знали они обе, но который был недоступен людям случайным, включая Вилла. Матильда поздравляла ее с рождением сына и восхваляла Господа за то, что и мать, и дитя здоровы. Затем добавляла, что ее собственные сыновья растут день ото дня и что она очень довольна их успехами, особенно радует ее Генрих – настолько он умен и сообразителен. Очевидно, следующие слова несколько раз стирали и писали заново, потому что пергамент под ними истончился. Это было не похоже на падчерицу, отличавшуюся решительностью, но когда Аделиза продолжила читать, она поняла, в чем дело, и ее рука сама поднялась к лицу. Матильда писала, что прошло уже много времени с тех пор, как она виделась со своей дорогой мачехой, и что она хотела бы навестить ее в Арунделе, если Аделиза готова принять ее. И заодно хотела бы вступить в переговоры со Стефаном относительно будущего короны Англии и герцогского венца Нормандии.

– Боже праведный, – прошептала Аделиза.

Письмо жгло ей пальцы, словно раскаленная головня. Что скажет Вилл, который все эти годы неизменно поддерживал Стефана? Если принять Матильду в замке, то получится, что она привечает у себя в доме заклятого врага короля. Но долг королевы – мирить всех, кто враждует, к тому же Матильда приходится ей родней, дочерью ее первого мужа. И самое главное: Стефан – узурпатор, что бы ни говорил Вилл.

Услышав за дверью голос супруга, Аделиза торопливо сложила пергамент и сунула его в свою шкатулку с письменными принадлежностями. Ей нужно время, чтобы подумать, как сообщить о письме мужу.

Вилл глубоко дышал после быстрого подъема по лестнице, но не запыхался. Он сразу подошел к сыну, поцеловал его и пощекотал под подбородком, отчего тот загулил. Потом Вилл приблизился к Аделизе и заключил ее в кольцо больших рук.

– Люди готовы. Вы не хотите спуститься, чтобы попрощаться с нами? – И вдруг он нахмурился, отступил на шаг и прикоснулся к ее лицу. – Что-то случилось?

– Ничего. – Она заставила себя улыбнуться.

– Послушайте, мы вернемся через несколько дней, а вы под надежной защитой замка. Вам нечего бояться.

Аделизе было ужасно стыдно оттого, что ее чувство вины муж принял за тревогу.

– Я знаю, что здесь я в безопасности. Берегите и вы себя, муж мой. – Она ласково провела ладонью по его колючей щеке и поцеловала.

Проводив отряд супруга в дорогу, как подобает любящей жене, Аделиза вернулась в свои покои, достала письмо Матильды и долго-долго сидела над ним. А потом бросила его в огонь и следила за тем, как оно горит, пока не убедилась, что от него не осталось ничего, кроме пепла.

Прошло четыре дня. В тот вечер, когда Вилл вернулся домой, дождь лил как из ведра.

– Последние мили мы ехали, словно в похлебке, – сказал он Аделизе и отряхнулся, как намокшая собака. – Хорошо, что не взяли с собой телегу с багажом, а то она увязла бы в грязи.

Аделиза поторопила прислугу и сама помогла Виллу освободиться от мокрой одежды и переодеться в сухое. Усадив мужа перед огнем, она принесла полотенце, чтобы вытереть ему волосы.