Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Я переехал сюда двадцать лет назад, чтобы основать ашрам, куда вошли и экспериментальная школа, и библиотека, и молитвенный зал, окруженные садами и рощами. Надо было спасать юные души от негодного влияния больших городов. Здесь чистое небо легко вливается в душу человека, и он создает собственные творения, видения и живет ими… Пойдемте, вы все увидите, господин Эйнштейн.

Их новое свидание состоялось спустя семь лет, на золотом юбилее Эйнштейна, а затем летом следующего года в Капуте накануне поездки Тагора в Советскую Россию. Хотя эти годы вовсе не служили препятствием для их регулярного общения.

Тогда в Капуте венценосные нобелевские лауреаты по-домашнему расположились в саду в тени деревьев. От предложенного Эльзой чая Тагор отказался, и они продолжили занимательную мировоззренческую беседу. Их разговор не являлся спором, дискуссией. Скорее, это был заинтересованный обмен мнениями людей, которые хотели услышать друг друга.

– …Скажите, вы верите в Бога, изолированного от мира? – спрашивал ученый, продолжая неспешную беседу.

– Сагиб, не изолированного, – поднял руку и улыбнулся Тагор. – Неисчерпаемая личность человека постигает Вселенную. Ничего непостижимого для человеческой личности быть не может. Это доказывает, что истина Вселенной является человеческой истиной. Чтобы пояснить свою мысль, я воспользуюсь одним научным фактом. Вам он известен. Материя состоит из протонов и электронов, ведь так? Между ними ничего нет, но материя может казаться сплошной, без связей в пространстве, объединяющих отдельные электроны и протоны. Точно также человечество состоит из индивидуумов, но между ними существует взаимосвязь человеческих отношений, придающих обществу единство живого организма. Вселенная в целом так же связана с нами, как и индивидуум. Это – Вселенная человека.

– Да, но существует две концепции относительно природы Вселенной, – напомнил Эйнштейн. – Первая – мир как единое целое, зависящее от человека. И вторая – мир как реальность, которая не зависит от человеческого разума.

Поэт понимающе улыбнулся: «Да, я знаю. Но хочу вам сказать: когда наша Вселенная находится в гармонии с вечным человеком, мы постигаем ее как истину и ощущаем ее как прекрасное».

– Это – чисто человеческая концепция Вселенной.

– А другой и быть не может! – оживился Тагор. – Наш с вами мир – мир человека. Вот ваши глубоко научные представления о нем, уважаемый Эйнштейн, это представления ученого. Поэтому мир отдельно от нас не существует. Наш мир относителен, верно? Его реальность зависит от нашего с вами сознания… Есть некий стандарт разумного и прекрасного, который придает этому миру достоверность, – это стандарт Вечного человека, чьи ощущения совпадают с нашими.

– Ваш Вечный человек, – сказал Эйнштейн, приподнимаясь с кресла, – это и есть воплощение сущности человека… Давайте немного пройдемся. Я покажу вам сад…

Тагор тоже встал и продолжил свою мысль:

– Да, вечной сущности… Мы познаем Высшего человека, который лишен свойственной нам ограниченности. Наука рассматривает то, что не ограничено отдельной личностью. Она, в сущности, есть внеличностный человеческий мир истин. Возьмем религию. Она постигает эти истины и устанавливает их связь с нашими более глубокими потребностями. Наше индивидуальное осознание истины приобретает общую значимость. Религия наделяет истины ценностью, и мы постигаем истину в полной гармонии с ней.

– Отсюда вывод. – Эйнштейн остановился. – Истина или прекрасное не являются независимыми от человека, так?

– Да.

– И если бы людей вдруг не стало, то Аполлон Бельведерский или этот куст чудесных роз, – хозяин виллы указал на предмет своей гордости, – перестали бы быть прекрасными?

– Именно так. – Поэт склонился к цветам и вдохнул пьянящий аромат.

– Хорошо, я согласен с вашей концепцией прекрасного. Но не могу принять концепцию истины.

– Почему? – удивился Тагор. – Ведь истина познается человеком! Прекрасное – в идеале совершенной гармонии, которая заключена в универсальном человеке. Истина есть совершенное постижение универсального разума. Мы, индивидуумы, приближаемся к истине, совершая мелкие и крупные ошибки, накапливая опыт, просвещая свой разум… Каким же еще образом мы познаем истину?

– Знаете, дорогой Рабиндранат, я не могу доказать, что научную истину следует считать истиной, справедливой независимо от человечества. Но я в этом твердо убежден. – Эйнштейн остановился и похлопал себя по карманам. – Забыл! Прошу вас, давайте вернемся к столу. Ужасно хочется курить, а я забыл там свою трубку… Да, так вот. Теорема Пифагора в геометрии устанавливает нечто приблизительно верное, независимо от существования человека. Во всяком случае, если есть реальность, не зависящая от человека, то должна быть истина, отвечающая этой реальности, и отрицание первой влечет за собой отрицание последней…

– Уважаемый Альберт, истина, воплощенная в Универсальном Человеке, должна быть человеческой. Ибо в противном случае все, что мы, индивидуумы, могли бы познать, никогда нельзя было бы назвать истиной, по крайней мере, научной истиной, к которой мы можем приближаться с помощью логических процессов. То есть посредством органа мышления, который является человеческим органом. Согласно нашей, индийской философии, существует Брахма, абсолютная истина, которую нельзя познать разумом отдельного индивидуума или описать словами. Она познается лишь путем полного погружения индивидуума в бесконечность. Такая истина не может принадлежать науке. Природа же той истины, о которой мы говорим, носит внешний характер, то есть она представляет собой то, что представляется истинным человеческому разуму, и поэтому эта истина – человеческая. Ее можно назвать Майей, или иллюзией…

Мудрецы помолчали. Угадав эту минуту, Элен Дюкас все же подала им чай. Но Эйнштейна трудно было отвлечь:

– Нашу естественную точку зрения относительно существования истины, не зависящей от человека, нельзя ни объяснить, ни доказать, но в нее верят все, даже первобытные люди. Мы приписываем истине сверхчеловеческую объективность. Эта реальность, не зависящая от нашего существования, нашего опыта, нашего разума, необходима нам, хотя мы и не можем сказать, что же она означает.

Тагор, раскрыв перед собою ладони, надолго замолчал, глядя в них, как в книгу. Потом медленно заговорил:

– Наука доказала, что стол как твердое тело – это одна лишь видимость и, следовательно, то, что человечество воспринимает как стол, не существовало, если бы не было человеческого разума. В то же время следует признать и то, что элементарная физическая реальность стола представляет собой не что иное, как множество отдельных выдающихся центров электрических сил и, следовательно, так же принадлежат человеческому разуму. В процессе постижения истины происходит известный конфликт между универсальным человеческим разумом и ограниченным разумом отдельного индивидуума. Непрекращающийся процесс постижения идет в нашей науке, философии, в нашей этике. Во всяком случае, если бы и была какая-нибудь абсолютная истина, не зависящая от человека, то для нас она была бы абсолютно не существующая. Нетрудно представить себе разум, для которого последовательность событий развивается не в пространстве, а только во времени, подобно последовательности нот в музыке. Для такого разума концепция реальности будет сродни музыкальной реальности, для которой геометрия Пифагора лишена всякого смысла. Существует реальность бумаги, бесконечно далекая от реальности литературы, так? Для разума моли, равнодушно поедающей бумагу, литература абсолютно не существует, но для разума человека литература как истина имеет куда большую ценность, чем сама бумага. Точно так же, если существует какая-нибудь истина, не находящаяся в рациональном или чувственном отношении к человеческому разуму, она будет оставаться ничем до тех пор, пока мы будем существами с разумом человека.