Виктор Вальд - Палач

– Сейчас все будет.

– О Господи, что же ты меня так жестоко испытываешь? – оставшись один, пробормотал Гудо и с жалостью посмотрел на молодое лицо рыцаря.

Очень скоро прибежала запыхавшаяся Эльва. К груди она прижимала ножницы изумительной работы.

– Вода уже почти готова.

– А бюргермейстер?

– Они с лекарем Хорстом посмеялись, но согласились. Гельмут еще сказал, что смерть рыцаря от руки палача развеселит город.

– Ладно, – глухо произнес палач. – Состриги с его головы все, что можешь состричь, но так, чтобы в рану ничего не попало. Затем я его побрею и расширю рану. А далее все в руках Господа.

Он еще что-то хотел добавить, вспомнив о Гальчини, но сдержался.

Гудо развязал мешок и стал выкладывать прямо на пол свои многочисленные инструменты. Затем он достал несколько кожаных ремней и, задумавшись, шагнул к столу. Освободив стол от всего, что на нем было, палач перенес на него раненого и быстро его привязал.

Эльва побледнела и по знаку палача стала срезать с головы молодого рыцаря длинные волосы. Гудо смотрел на ее дрожащие руки и не смел взглянуть в лицо.

Вскоре появилась Хейла с большим котелком пузырящейся воды, от которой шел густой пар.

– Нужны еще тазы и котелки, – велел палач, – а также жаровня с пламенем.

Служанка почему-то всхлипнула и поспешно скрылась за дверью. Когда она принесла все, о чем просил Гудо, тот заканчивал брить раненого.

– Какой он молоденький, совсем еще юноша, – не выдержала Хейла, увидев бритое лицо барона.

Теперь всхлипнула и бюргермейстерская дочь.

– Выйдите, – строго велел палач.

Служанка тут же скрылась за дверью. Эльва отступила лишь на шаг и отрицательно мотнула головой.

– Как знаешь, – раздраженно произнес Гудо и, прогрев на открытом огне тонкий нож, стал разрезать кожу на месте ранения. – Такие раны часты на войне. Если сразу не умер, то еще есть надежда. Правда, она настолько мала…

Господин в синих одеждах быстро посмотрел на девушку и замолк.

Раздвинув пальцами кожу, Гудо увидел трещину на затылочной кости. Хотя трещина была не такой уж и большой, несколько осколков малюсенькими остриями впились в сам мозг.

– Крепкий был удар. Уж никак не удар тощего сектанта, – пробормотал Гудо.

Он перекрестился и взял в руки странный инструмент. На одном конце его был небольшой цилиндрик с острейшими зубчиками, а на другом – деревянная вращающаяся ручка. Соединял их стержень из белого металла, посреди которого был приспособлен маленький лук с хитро закрученной тетивой.

– Начнем, – выдохнул палач и, прижав с помощью ручки зубчики цилиндрика к трещине черепа, стал водить правой рукой из стороны в сторону луком, как пилой. От этого цилиндрик стал вращаться, врезаясь зубчиками в кость.

Гудо услышал, как за его спиной на пол рухнуло тело бюргермейстерской дочери. Но это его не отвлекло. Чувствуя, что бурав вошел в кость, он ослабил давление. Легчайшими ударами и прокручиванием он отделил кусок кости и взглянул на открывшуюся мозговую поверхность.

– Тебе повезло, рыцарь, – тихо произнес Гудо, но не стал объяснять, в чем именно повезло Гюстеву фон Бирку.

Очистив тонким пинцетом серую узловатую поверхность мозга от осколков, палач вложил на место высверленного отверстия серебряный кружок и слегка вдавил его в кость.

– Теперь я зашью рану и попрошу эту девушку, чтобы она долго и горячо молилась за тебя. А еще ей придется ухаживать за тобой. Я думаю, она не откажется. Я расскажу, как это нужно правильно сделать, и она все сделает. У нее душа ангела. Но прежде мне придется и ее поднять на ноги. Ох, люди, люди… Твари Божьи! То рожают, то убивают. То калечат, то лечат. И что же вас так тянет друг к другу…

Гудо стоял на своем привычном месте у позорного столба на рыночной площади. Сегодня площадь просто кипела от огромного количества приезжих и местных жителей. Особенно хорошо в этот день продавались украшения, одежда и дорогое оружие. Город готовился к прибытию императора.

– Гудо, тебя зовет судья Перкель.

Палач посмотрел на стоящего внизу Патрика и, тяжело вздохнув, спрыгнул к нему.

– Я думаю, здесь ничего греховного не случится, – сказал Гудо.

– Я постою вместо тебя, – улыбнувшись, ответил помощник.

– Хорошо, у тебя острый глаз. Ты все увидишь. А ведь скоро закончится уговоренный срок и ты будешь свободен.

– Это так. Уйду к себе на родную землю и построю там лесопильню.

Патрик рассмеялся. Палач не выдержал и, скривив губы в подобии улыбки, спросил:

– Честный труд?

– Как получится. У меня же не будет такого палача, как ты… Такого человека, как ты. А может, в гости пожалуешь, когда город освободит тебя?

– Ладно, поживем – увидим. Как там наш рыцарь?

– А что ему остается? После твоих рук и мертвые оживают.

– Не болтай лишнего. – Гудо строго посмотрел на помощника.

– Я-то ничего. А вот когда наш барон открыл глаза, Эльва была в таком восторге, что всему свету вознесла благодарность… И тебе. Полгорода ахнуло. А лекарь Хорст стал таким зеленым, что даже приболел. И как тебе это?

– Глупая девчонка. Ведь просил же… Ты передал ей мои настойки и мази?

– Из рук в руки.

– Сказал дословно все, что я велел сделать?

– И даже больше. – Патрик засмеялся.

– Ох, и смешливый же ты. – Палач покачал головой.

– А чему печалиться? Жизнь – это такая веселая и забавная карусель. Только успевай круги считать.

– Ладно, наблюдай и будь построже. Интересно, что же судья решил.

– А что ему решать? Ему некогда. Он торопится высунуться навстречу императору. Как и весь город. Вот народу набьется. Все рты раскроют и про кошели забудут.

– Помни о своих руках. – Палач похлопал помощника по плечу и отправился в сторону городской тюрьмы.

Гудо пришел под самый конец вынесения приговора. Писец, держа в руках лист желтой бумаги, заканчивал дочитывать приговор:

– «…тем самым едва не лишив жизни благородного рыцаря Гюстева фон Бирка. Так как не установлено личное участие в этом преступном деле человека по имени Доминик, но учтено, что он является супериором преступной шайки и несет полную ответственность за нравственность и порядок среди своих братьев и сестер, суд города Витинбурга приговаривает его к выставлению на сутки у позорного столба, с предварительным нанесением на его тело двадцати ударов кнута».

– Старик, ты еще очень мягко наказан, – сказал судья Перкель, обращаясь к коленопреклоненному супериору. Вознеси молитвы Господу за то, что он сохранил жизнь благородному рыцарю. И больше никогда не появляйся в наших краях. А вот и ты, палач. Знай свое дело. И сегодня же вечером его привяжешь. В полдень дай ему хорошенько, а перед закатом солнца выброси его за городские ворота. Императору незачем смотреть на эту грешную душу. Все. Я спешу. Писец, все остальное уладишь сам.