Лев Прозоров - Мифы о Древней Руси. Историческое расследование

Преклонение перед «духовной матерью» Византией и «старшими братьями во Христе» греками активно насаждалось (и насаждается поныне – чего стоит гневная реакция на изображение Византии в мультфильме «Илья Муромец и Соловей Разбойник») и православной церковью – по вполне понятным причинам.

Наконец в XX веке к кампании присоединились и так называемые «евразийцы» – ещё одни ненавистники «Запада». Особенно показательны из недавних в этом отношении работы Вадима Кожинова, утверждавшего, что негативным отношением к добродетельной духовной матушке русские обязаны влиянию злокозненной «западной историографии», проникшей к нам после Петра.

И с этим мифом нам придется разбираться с источниками в руках.

Византийцы о славянах и русах

В последнее время православные патриоты, евразийцы и тому подобные личности много пишут про то, что византийцы-де, в отличие от злых немцев-католиков, были славянам добрыми братьями, чуть ли не названными отцами, никакой вражды к ним не испытывали и пр.

Позвольте мне привести несколько примеров в подтверждение исконно доброго отношения византийцев к славянам и русам.

Псевдо-Кесарий, VI век, монах константинопольского монастыря:

«Склавины(…) с удовольствием поедают женские груди, когда [они] наполнены молоком, а грудные младенцы [при этом] разбиваются о камни, подобно мышам, (…) живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, [будь то] за совместной трапезой или в совместном путешествии, своего предводителя и начальника, питаясь лисами, и лесными кошками, и кабанами, перекликаясь же волчьим воем» [202].

Константин Рождённый в Пурпуре, X век, император Восточного Рима.

«Если потребуют когда-либо и попросят (…) росы, или какой иной народ из северных и скифских – а подобное случается частенько (…) о родстве через брак с василевсом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу (…) Ибо подобно тому как любое живое существо вступает в сношения с ему единородными, так и у каждого народа стало правилом вступать в брачные сожительства не с иноплеменниками и иноязычными, а с людьми того же рода и того же языка» [203].

Вот так вот – наши предки это недостаточно хорошая партия для ромеев, нарушение их «благородства», как там же сказано. К интереснейшему рассказу Константина о том, как византийцы строили хазарам крепости для войн со славянами и его же наставлению о науськивании печенегов на русские земли мы ещё вернёмся.

Ну, скажут нам, это они к язычникам так относились. А вот как только приняли славяне «святое крещение»…

Да ничего подобного! Император Никифор Фока называет уже сто лет как православных болгар «грязным и во всех иных отношениях низким скифским племенем… нищим и грязным племенем», а их царя Петра – «вождем, покрытым шкурами и грызущим сырую кожу» [204].

Михаил Пселл о русах в середине XI века (опять же давно крещеных)

«Это варварское племя всё время кипит злобой и ненавистью к ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет повода для войны с нами» [205].

Вот так они нас любили, «старшие братья по православной вере».

Обратите внимание – здесь везде претензии именно к племени славянскому и русскому. Ради интереса можете заглянуть, скажем, в труды Титмара Мерзебургского, которого православные публицисты вроде Егора Холмогорова записали чуть ли не в отцы-основатели русофобии, или хрониста Тевтонского Ордена (!) Генриха Латвийского, и попытаться отыскать там претензии к племени – не вере! – полабов или русских. На худой конец – «клюкву» вроде меню из женских грудей и сырых кож. Тот же Титмар говорит про пленную славянку, мать одного германского епископа – «язычница, но происхождения благородного». У Генриха любой венд, слав, русин (равно, впрочем, и земгал, латгал, лив), вставший под знамена Ордена, тут же становился «прекрасным, храбрым, доблестным» и пр. В то время как для византийца и православные славяне продолжали, как мы видели, оставаться низким племенем, варварами, кипящими злобой и пр.

И так, ради сведения – очень многими победами – над сарацинами, над сицилийскими норманнами – Византия X–XI вв. обязана сражавшимися под ее знаменами крещеным «россам» и славянским «варангам». Разумеется, злобным варварам, кто бы спорил…

Русские былины о Руси и Византии

Справедливости ради, наши предки вовсе не были такими уж лохами и терпилами, как иные их потомки, прекрасно зная, что «греки» – вероломные и коварные враги, охотно науськивающие кочевников на русские земли. И знали это задолго до проникновения к нам «западной историографии», коей евразийцы и прочие фанаты Второго Рима ставят в вину недоброжелательное отношение русских к своей «духовной матери».

Лучшее тому свидетельство – былина «Богатырское слово» [206](она же «Сказание о киевских богатырях»). Это одна из первых записей былин, дошедшая до наших дней. Сказание дошло до нас в пяти списках, старший из которых относится к первой половине XVII в. Его героями являются семь киевских богатырей: Илья Муравленин/Муромец, Добрыня Никитич, Дворянин Залешанин, Алеша Попович, Щата Елизынич, Сухан Доментьянович и Белая палица, или Белая Поляница. Им противопоставляются сорок два цареградских богатыря, среди которых названы Идол Скоропеевич и Тугарин Змеевич [207]. В былине, вкратце говоря, рассказывается о походе киевских богатырей на Царь-град, причем его владыка, «царь Костянтин», угощает кочевников-«татар», вышеозначеных Идола Скоропеевича и тугарина Змеевича, а те обещают правителю православного Царьграда разорить Киев, привести в плен князя с княгиней, и привезти телегами «злато-серебро». Киевские богатыри, пробравшиеся на пир в Царьград в личине «калик перехожих», пресекают эти планы, истребляя «сорок двух богатырей» Константина, которого вполне логично именуют «недругом».

После того, как Илью Муромца сделали «святым» – что произошло несколько позже самой ранней из записей «Богатырского слова» – акценты в былине о его визите в Царьград стали смещаться – в самом деле, ведь неудобно, что «православный святой» воюет с правителями Царьграда, этого «средоточия святости» и источника «истинной веры». Мог повлиять и массовый наплыв на Русский Север, кладезь былин, фанатично православных староверов, и модные разговоры девятнадцатого столетия о проливах и «кресте на святой Софии». Короче говоря, Идолище в Царьграде стало рисоваться захватчиком, а не желанным гостем и союзником против Руси, а Илья из победителя Царьграда стал его освободителем. Сиротливым воспоминанием о прежнем смысле былины повисают слова Ильи к не посмевшему подняться на Идолище побратиму: «выручай Русию от поганых!» [208]. «Русию», не Грецию и не Царьград спасал Муравленин изначально – но от кого, мы бы и не знали, если б не записи Московских времен.