Ольга Погодина-Кузмина - Герой

Позорное отступление 1915 года принесло едва ли не больше жертв, чем принесла бы верная позиционная стратегия. Армия разложилась, в войсках действовали подстрекатели и разного рода авантюристы от политики, уже готовые сцепиться в борьбе за власть, падающую из рук царя. Их обещания земли и воли, призывы к прекращению войны и братанию с неприятелем находили поддержку у солдат.

Энергичный болтун Керенский, речи которого были полны наивным мальчишеским вздором, фарисей Милюков, придворный интриган Родзянко – все представители демократического лагеря без оглядки нападали на военное министерство, сыпали проклятиями в адрес кабинета, призывали серу и огонь на голову царицы.

С началом февральских выступлений стало очевидно, что беспорядки на улицах Петрограда большей частью организованы и довольно щедро оплачиваются из каких-то неизвестных источников. Крупные промышленники поддерживали думцев и саботировали подвоз хлеба в столицу. Забастовки парализовали работу фабрик, возле очередей к хлебным лавкам выступали ораторы.

Зуд ораторства распространялся в обществе как болезнь. Повсюду звучали негодующие речи – в газетах, в гостиных, на улицах, на передовой. Молчал один император. Взяв на себя командование, он так и не объявил ни новой стратегии движения войск, ни новых политических решений. Даже события 26 февраля – восстание Петроградского гарнизона, захват Арсенала и городских тюрем, расправы над полицейскими – не вызвали никакого отклика со стороны императорского двора и самодержца. «Прогрессивным силам», объединившимся вокруг Таврического дворца, это молчание казалось выражением презрения не только к голосу народному, но и к требованиям образованного общества. Вокруг высочайшей семьи сгущалась атмосфера ненависти.

Фрейлина Зубцова привозила неутешительные вести из Царского Села. Императрица ждала чудес на могиле Распутина, которого в ее окружении теперь называли не иначе как «мучеником». Рядом с ней явились новые целители и пророки, а в их числе и ставленник Распутина премьер-министр Протопопов, тоже ревнитель мистических божественных откровений. Но чудес не случается, наследник болен корью, император срочно вызван к сыну из ставки в Могилеве.

Впрочем, Надежда Павловна не теряла присущей ей бодрости духа и природной насмешливости. Сидя в гостиной Чернышевых, подбавляя в кофе сливок, графиня с простодушным видом допрашивала Терещенко, который вместе с другими лидерами Прогрессивного блока вошел во Временный комитет Государственной думы.

– Невозможно понять, что значит эта революция. Скажите, Михаил Иванович, нас теперь выгонят из домов и поселят там рабочих?

– Comtesse, n’exagérez pas [22], – отвечал тот с благодушнейшей усмешкой. – Февральский кризис лишь показал бессилье царского правительства. Но мы, патриоты отечества, имеем программу спасения России…

– Программа известная, – с горечью замечал князь. – Свержение законной власти, а за ним – позор и гибель страны.

– Мы в тысячный раз повторим: «С этим правительством Россия не может дальше вести войну и не может дать войне окончание».

Предвидя новый спор, княгиня подняла на мужа быстрый умоляющий взгляд, улыбнулась гостю.

– Подайте свою чашку, Михаил Иванович, я вам налью еще кофе.

– Благодарствуйте, не откажусь.

Князь мельком заметил, как Ирина, до того сидевшая в кресле со скучающим видом и смотревшая в окно, сверкнула глазами на Терещенко, наклонившегося к столику с чашкой. «Вот еще забота, – подумал князь. – Влюблены они, что ли, друг в друга? Надобно наконец поговорить с Аринушкой».

Михаил Иванович оказывал Ирине знаки внимания еще перед войной, но тогда его оттеснил барон фон Ливен, которого принимали весьма благосклонно. Терещенко перестал бывать, однако в последние два месяца снова начал появляться в их гостиной чуть не каждый день, привозил ананасы и персики из своих оранжерей, доставал контрамарки на модные представления. Княгиня говорила мужу, что Михаил Иванович не сегодня, так завтра сделает предложение и нужно предоставить решение Аринушке. Все в доме знали, как она своенравна, и боялись возражать, чтоб не поступила назло.

– Вы все справедливо говорите, Михаил Иванович, – вмешалась фрейлина Зубцова. – В правительстве мало дельных людей. Но кроме вашей политики есть и высший промысел. Бог не оставит нас.

– Графиня, все русские беды от того, что мы привыкли полагаться на «авось», то есть на божью благодать, которая, по-нашему, превыше юридических законов и даже простых законов бытия…

– Нет, наши беды от того, что мы мало веруем! Что взяли привычку смеяться над священными идеалами! – воскликнул князь, забыв о данном жене обещании не затевать ни с кем горячих споров. Недавно доктор установил у него опасную болезнь сердца и вместе с пилюлями прописал покой, хотя рецепт этот был решительно неисполним. – Но русский народ набожен и терпелив! Он не пойдет за вами, отвергнет соблазнителей… Я верю в русского солдата!..

На этих словах вошел Савелий, объявил:

– Штаб-ротмистр Андрей Петрович Долматов желает видеть вашу светлость.

Княгиня оглянулась на мужа.

– Проси!

– Долматов – это тот офицер, который все писал Верочке с фронта? – улыбнулась графиня Зубцова.

– Вот он вам, собственной персоной, русский герой! – не без патетики воскликнул князь. – Два Георгиевских креста и медаль! Честь гвардии, достойный сын отечества. Прошу любить и жаловать!

Терещенко продолжал усмехаться, но лицо его сделалось несколько кислым. Вошел Долматов, который в своем мундире, с орденскими колодками на груди и в самом деле служил живым образцом героя-офицера. Пылкого юношу воспитала война, дала ему прямой и твердый взгляд со щепоткой горечи, прочертила складку меж бровей, добавила металла негромкому голосу. Князь крепко пожал его руку, оглядывая с выражением отеческой гордости.

– Чрезвычайно рад, Андрей Петрович! Наслышан о вашем мужестве, поздравляю с новым чином и наградой.

Княгиня тоже подошла приветствовать Долматова.

– Очень мило, что навестили нас, Андрей Петрович. Надеюсь, вы дождетесь Верочку. Она целыми днями пропадает в своем госпитале… Представляю, каких ужасов она там насмотрелась! И ничего нам не рассказывает, буквально ничего!

– Нынче все девушки пошли в медицинские сестры, это общее увлечение, даже в императорской семье, – начала было графиня, но отчего-то не стала продолжать.

Долматов общим поклоном приветствовал дам и Михаила Ивановича. Достав из кармана золотой портсигар и постукивая по нему папиросой, Терещенко кивнул в ответ.

– Рад видеть вас в добром здравии, Долматов!

– Ну, пойдемте в мой кабинет, – князь взял офицера под руку.