Ольга Погодина-Кузмина - Герой

Через три дня мы узнали, что Михаил Иванович арестован вместе с Гвоздевым и Прокоповичем. Он прислал записку из Крепости. Я тут же поехала, пошла к коменданту. Совала ему в руки свои бриллиантовые кольца и серьги, он в ужасе отталкивал меня. Все было в горячке. Я отказывалась уходить, Комендант начал телефонировать в Зимний дворец, затем куда-то еще. Оказалось, он знал моего отца, который в свое время сделал ему какое-то одолжение.

Михаила Ивановича выпустили. Помню, как он шел по мосткам мне навстречу, похудевший и молчаливый, со стеклянным взглядом. Он готовился к расстрелу, уже не надеялся спастись. Я отдалась ему той ночью.

Мы собрались за один день. Литерный вагон, подготовленный еще до начала переворота, ждал на запасных путях на Николаевском вокзале. Было уже понятно, что плотина прорвана. Большевики только пробовали силы, но скоро, как мы и предвидели, начались расстрелы по всему Петрограду.

В конце ноября мы прибыли в Киев. Мама́ и теперь страшно напугана. Она все не может понять, куда и зачем мы бежим. Михаил Иванович говорит, что нужно ехать дальше к югу. Он разыскивает по всем штабам и ведомствам местоположение госпиталя, с которым эвакуировалась Вера. Там страшная путаница, никто ничего не знает, но мы надеемся на лучшее.

Перечитала свои записки довоенного лета. Каким солнечным, молодым великолепием кажется нынче тот отклик умолкнувшей и навеки исчезнувшей эпохи.

Декабрь 1917 года

Сразу после Октябрьского переворота войсковой атаман Каледин ввел на Дону военное положение и призвал казаков Оренбурга, Кубани, Астрахани и Терека на борьбу с большевиками. Область Войска Донского провозгласила независимость до нового учреждения в России законной власти, сюда потекли офицеры из госпиталей и восставших армейских частей. Из Москвы и Петрограда потянулись гражданские беженцы. Здесь сосредоточились надежды на сохранение империи. Было начато формирование Добровольческой армии. Под руководством генералов Алексеева и Корнилова боевые части русского войска объединились для восстановления в стране законной власти и для защиты границ от внешнего врага. Эти люди поднялись на бой со вчерашними однополчанами, с солдатами и офицерами, которые по убеждениям, а чаще волей случая оказались в отрядах Красной армии.

Уже в декабре 1917-го года для усмирения Дона был сформирован Южный революционный фронт под командованием большевика Антонова-Овсеенко и подполковника Муравьева. С начала 1918-го красноармейцы начали теснить части Каледина и добровольцев под Новочеркасском. Кубанские станицы без боя сдавались конным отрядам красного командира Думенко, на Ростов шли колонны Сиверса и Саблина, бывших зауряд-прапорщиков, а теперь большевистских командующих войсками. Против красной артиллерии белогвардейцы стояли почти безоружными: помощь союзников по Антанте заключалась больше в патетических словах, чем в снабжении войск. Штабные генералы уже понимали, что в ближайшие дни алексеевская армия будет отрезана и от путей отступления к Екатеринодару.

Но Корнилов, сам донской, все еще надеялся на поддержку кубанского казачества и воинственных, свободолюбивых народов Северного Кавказа. По его мысли, Кубань должна была стать оплотом Белого движения и тылом для дальнейших военных операций. Переброска боевых частей в Екатеринодар планировалась по железной дороге через станции Тихорецкая и Батайск.

В первых числах февраля 1918 года Долматов был командирован на узловую станцию Е-ская принять снаряды и продовольствие с проходящего состава. Андрей Петрович был причислен в прежнем звании штабс-ротмистра к 1-му Офицерскому полку генерала Маркова, входившему в состав 1-й дивизии Добровольческой армии.

Стоя на промозглом февральском ветру, глядя на показавшуюся за поворотом в дыму черную морду паровоза, Долматов, однако, думал не о стратегических ошибках командования, которые неизбежно приведут их к поражению и гибели, а совсем о других предметах. Здесь, на Кубани, в феврале уже слышался запах весны, и он вспоминал мартовские дни в Петрограде, когда еще учился в корпусе. Где-то встретят весну его бывшие однокашники? На красном, на белом фронте? За границей? Нет, большинство уже лежит в могилах – по Дунаю и Рейну, возле Илля и Днепра. А кто-то и в родной земле, у Кронверкской протоки.

Что-то сталось с Верой Александровной? Долматов продолжал поиски ее по госпиталям и санитарным частям, писал, расспрашивал, но пока без всякого результата. Он знал только, что Ирину и ее мать Терещенко взял под свое покровительство и, кажется, вывез в Крым.

Поезд подошел, дал свисток, потянулся вдоль перрона, скрежеща тормозами, распространяя запах серной копоти. За оцеплением на перроне металась дама в рыжем пальто, в потрепанной лисьей горжетке и шляпке с целым петушиным крылом. Она казалась столь неуместной деталью серого пейзажа, дополненного серыми шинелями солдат, что Долматов невольно задержал взгляд на ее густо напудренном лице. Это, видимо, придало ей сил.

– Господин офицер! – прорываясь через оцепление, она кинулась она к Долматову. – Господин офицер, мне нужно отдельное купе! Мои артистки выступали в лучших заведениях Киева… У нас шляпы, туфли, туалеты парижской моды, одного шелку пошло сто двадцать локтей!

У колен ее билась шляпная картонка, в руках трепетали какие-то бумаги с печатями на сургуче. Дама совала их Долматову, при этом пытаясь улыбаться самым беспечным и кокетливым образом.

– Вот, тут! Разрешение гетмана! Бумага от ростовского губернатора!

Оглянувшись, он увидел жмущихся к дверям станции «артисток» с юными, глупенькими лицами, в кричащих и жалких нарядах. Вокруг них были свалены узлы, коробки, чемоданы. Откуда они тут взялись, какого черта затесались на разломе белой и красной земли, в сокрушительных жерновах войны?

– Сударыня, это военный поезд, он не принимает гражданских лиц, – холодно отчеканил Долматов.

– Но вот же купейный вагон! – успела крикнуть дама перед тем, как солдат ухватил ее за плечи и вытолкнул за оцепление.

Долматов услышал, как дама завернула в адрес караульного насмешливое и весьма соленое ругательство, но паровозный свисток заглушил ее слова. Ротмистр шел уже дальше вдоль вагонов, отдавая распоряжения солдатам, отодвигающим тяжелые двери. Через минуту они с привычной спорой сноровкой начали выгружать на платформу ящики со снарядами. Долматов двинулся к голове состава.

– Долматов? Ротмистр! – раздался откуда-то сверху знакомый голос. На подножке литерного вагона стоял Терещенко в шелковом кашне, в пальто американского кроя с бобровым мехом. Он давал какие-то указания почтительному старичку, начальнику станции.