Алексей Югов - Ратоборцы

Вышатич сперва перекрестился на образ, чего не стал делать Сонгур, ибо хотя на протяжении многих лет служил князю Суздальскому, однако придерживался веры, в какой был рожден. Ярослав же Всеволодич не только не понуждал Сонгура креститься, но и во многом, особенно для посольства в Татары, к половцам, полагал даже выгоднее иметь половчанина некрещеного.

Поясным поклоном оба они – и Сонгур и Вышатич – почтили князя, а затем боярин Сонгур Аепович, как старший, сказал за обоих приветствие.

– Здравствуй, князь! – молвил он и, сипя от немалой тучности, распрямился.

– Здравствуйте и вы, бояре, – очень сдержанно отвечал Даниил, спокойным взором оглядывая обоих.

Князю ясно стало из одного их приветствия, что не посланы они Ярославичем, не от Александра пришли!

Оба суздальские боярина были одеты почти одинаково: одного и того же покроя и пошива бархатные, с золотыми узорами кафтаны, одинаковые колпаки, только цвета разные: темно-зеленое все – на Поликарпе Вышатиче, малинового цвета – на Сонгуре. А сапоги – узорчатые, сафьянные – были в цвет.

На Данииле же в час их прихода было излюбленное его карпаторусское одеянье. И не только впервые увиденный ими облик властелина Карпатской Руси и Волыни, но и необычайная для Руси Новгородской и Суздальской одежда князя немало изумили вельмож Александра Невского.

Длилось неловкое молчанье.

И, убедившись, что гостями им все равно здесь не быть, Сонгур Аепович, жирнолицый, но губощапый и впрямь, по слову дворского, жидкоусый, еще больше сощурил свои узкие, заплывшие глаза и с поклоном промолвил:

– Уж ты прости, не гневайся, князь, ежели мы пришли, не званы, не посланы! Я подумал: как не забежать? – свои, русские, приехали, а и дальние! Ведь только вас, галицких, здешни хозяева и не видали на поклоне!.. Думаю: может, службой своей на Орде погожуся князю Галицкому? Братья твои – Ярослав Всеволодич, Олександр Ярославич, – те ведь жалуют меня, худоумного!..

Боярин смолк и стоял, ожидая ответа. Однако его не последовало.

Сонгур обиделся. Он причмокнул губами и продолжал так:

– Предупредить хочу, княже: вовремя ты приехал, – как знал! Гнев лютый воздымал на тебя царь Батый за долгую неявку твою и ослушанье. А и ныне трудно будет с ним тебе обойтися. Разве что сегодня удой будет у царя добрый! – Тут Сонгур подступил немного поближе и, хохотнув, поведал: – Любима кобыла ожеребилась у хана на сих днях. То велик праздник! А тое кобылу хан Батый, коли на мирном положении, то завсегда своими царскими перстами доит. Седни – первый задой. Я и говорю: если с кобылой все благополучно, да как молока царь надергат полну доиленку, то и ко всем будет милостив!

Сонгур негромко засмеялся. Жадным оком вглядывался он в лицо князя Галицкого.

– Что ж! – спокойно, благожелательно, без малейшей усмешки отвечал Даниил. – Доброе дело, коли сам доит: домостроитель хан, домовладыка!

И, сказав это, князь увидал, как просветлело успокоеньем строгое, сухоносое лицо второго боярина.

Будучи на голову выше своего спутника, стоя за спиною его, Поликарп Вышатич еще до этого легким кивком головы в сторону Сонгура и нахмуром бровей давал знать князю, чтобы тот поостерегся в беседе.

– Да и я говорю про то же, – ничуть не смутясь и опять напуская важность на лоснящееся свое лицо, сказал Сонгур, – удой будет добрый, тогда и хан будет добрый. Ну, а все едино, кусту-то не миновать кланяться! Брат твой Ярослав кланялся кусту, и тебе кланяться!

Даниил мгновенье молчал. Белые и алые пятна пошли по его прозрачно рдеющей, тонкой коже.

Потом:

– Дьявол глаголет из уст твоих! – почти проревел он. – Бог да заградит уста твои, чтобы не слышно было и слова твоего!.. Шелудивая влаза!.. Вон отсюда!..

И, наклонив голову, сжав кулаки, пошел на Сонгура.

Тот дрогнул, попятился, раскрыл было рот, но вдруг, придя в ужас, кинулся прочь, ударясь о косяк двери.

За ним, выронив шапку, бросился бежать и Поликарп Вышатич.

Дворский поспешил вслед за ними.

Слышно было сквозь неплотно закрывшуюся дверь, как немного отошедший Сонгур пытался что-то изъяснить дворскому, слышен был и ответ дворского, с которым он выпроваживал незваного гостя:

– Ладно, ступай, ступай! Мне с тобой, боярин, калякати нету время. Добро – колбаса длинная, а не добро – речь длинная! Мы по тебя не слали! Ступайте, ступайте!..

Слышно было, как захлопнулась наружная дверь.

– Экой нечувственник!.. – и укоризненно, и облегченно проговорил вслед ушедшему Андрей-дворский, обращаясь, по-видимому, к дружинникам, находившимся в передней, гридней палате.

Прошло, однако, не более четверти часа, как дворский сызнова стал выпроваживать кого-то.

Князь вслушался.

– Не дело, боярин, не дело, Поликарп Вышатич! – говорил дворский. – Обронил колпак, а по эдакому пустяку самого князя обеспокоить хочешь! Я тебе лучше сам капку твою вынесу…

Даниил громко сказал:

– Впусти, Андрей Иваныч!

И боярин вошел.

В комнате никого не было, кроме князя и Вышатича. Даниил своей рукой покрепче притворил дверь.

И так как некогда было разводить предписанные обычаем церемонии, и не для того возвратился, то, взяв с полу преднамеренно, а будто бы со страху оброненный убор свой, боярин проговорил торопливым шепотом:

– Княже, поостерегися человека сего! Соногура! К брату твоему, Ярославу Всеволодичу, от татар приставлен. Я Олександру-то Ярославичу говорил. Но только соследить не можем: лиса! А то ведь Олександр Ярославич крут! А старый князь – тот вверился Соногуру сему донельзя!.. И как вкрастися мог – не знаем!..

– Да-а… – угрюмо проговорил князь, – лицом похабен! Такого бы ко князю Александру и на швырок камня не подпускать! Ну ладно. Спасибо, Поликарп Вышатич! Того не забуду, если останусь жив. А поостерегите же и князя Александра! Сонгур сей не носит ли нож сокровен в сапогу своем?!

Даниил Романович подошел к Поликарпу. Положил ему левую руку на плечо. Глянул в глаза.

– Ну ступай, – сказал он. – А брата от меня целуй!

Боярин ушел. И в тот же час князь Галицкий был позван к Батыю.

Даниил ожидал этого, ожидал непрестанно, а потому и не было никаких сборов.

Застегнув, он оправил шелковый плащ и на мгновенье замедлился.

Федя понял это по-своему и через секунду стоял перед князем, благоговейно держа на вытянутых руках прадедовский меч князя.

Скорбная усмешка чуть тронула губы Даниила.

– Нет, Федя, – покачнув головой, тихо сказал он отроку, – ныне твоему князю меча не надобно.

На мраморных ступенях просторного и отлогого крыльца, которым дворец Батыя, выстроенный на высоком насыпном холме, открывался в сторону Волги, Даниила встретил векиль – дворцовый смотритель – и коротко, через переводчика, предупредил князя, что ни один входящий не должен попирать ногою порога, иначе смерть! Однако тут же векиль Батыя и нехотя и брюзгливо принужден было добавить, что своею волей сам Излучающий свет освободил князя от непременного обыска, а заодно уже и от столь же обязательного очистительного прохождения между огнями, ибо убежден, что князь Галицкий чужд злоумышлению на священную особу хана.