Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

– Сразу видно, мадам, что ваша привязанность к Рено когда-то не знала границ!

Изабо зашлась безудержным хохотом, дама Филомена бросила на безмозглую, распутную девицу презрительный взгляд, но Констанция только пожала плечами. Если бы ей пришлось таить свою любовь к Раймонду, он не был бы достоин ее чувства. И, как добрая христианка, она заступится за негодного Левона, хоть тот этого не заслуживал. Как только выдастся удобный случай.

В шатре царили полумрак и прохлада раннего мартовского утра, но сквозь щели уже проникали ослепительные лучи солнца, через полотняные стенки доносились окрики лучников и пехотинцев, ржанье лошадей, звук рожка – обычный шум военного лагеря.

Тощий, с пристальным птичьим взглядом, горбоносый, похожий на белую ворону Жослен даже кольчугу не надел. Так и валялся на грязных парчовых подушках в ядовито-желтом атласном халате с нечестивым узором из полумесяцев. У торговцев все еще попадались старые монеты, на которых Танкред, когда-то героически правивший Антиохией, изобразил себя в чалме, однако в повседневной жизни уважающие себя латиняне в басурманскую одежду не обряжались. Для защиты от нестерпимых солнечных лучей можно было накинуть на железный хауберк льняной бурнус, покрыть шлем белой хлопковой куфией-намётом, но развевающиеся шелковые кафтаны, пестрые шаровары и бренчащие восточные украшения уподобляли рыцаря не Танкреду, а наложнице из сераля.

Раймонд передвинул ферзя.

– Ваш черед, Куртене…

Снаружи послышался далекий крик множества солдатских глоток, затем сильный, глухой удар, от которого содрогнулась земля и задрожало полотнище шатра – византийский таран гулко грохнул в ворота Алеппо. Белобрысый, курчавый, веснушчатый, узкоплечий Жослен откинул полу шатра, выглянул наружу:

– Того и гляди, император без нас обойдется.

Князь почесал заросший щетиной подбородок:

– Не обойдется. Было бы так просто взять Алеппо с наскока, сами уже давно бы справились.

Мимо шатра промчался всадник, и огромная искаженная тень пролетела по полотнищу. Раймонд смахнул с доски фигуры, все равно играть не было мочи:

– Хотел бы я знать, что там происходит.

– Так почему бы вам не взглянуть? Император будет рад нежданной подмоге.

Куртене умел расковырять чужую рану: с тех пор как совместные силы франков и византийцев осадили Алеппо, антиохийцы держались в задних рядах, а теперь, когда греки пошли на штурм, Раймонд, скрежеща зубами, благоразумно отсиживался в шатре:

– Клянусь муками Христовыми, я уже возненавидел и этот Алеппо, и Иоанна, и самого себя. Легче было бы первым на стену лезть.

Куртене задумчиво пожевал финик, сплюнул косточку:

– Боюсь, на этот раз император не простит нашего отсутствия. Следовало бы продемонстрировать ему наше рвение. Мне не хотелось бы разгневать его, уж очень круто василевс обошелся с Левоном.

– Я еще в Киликии заметил, что судьба Левона вас волнует несравнимо больше моей.

– Если честно, больше всего меня волнует собственная судьба и судьба моей Эдессы, которая с трех сторон окружена сарацинами, а с четвертой прикрывает от них вашу Антиохию. А насчет Киликии, Раймонд, не держите зла. Левон – брат моей матери, не мог же я оставить родича.

Эх, Жослен, испортила тебя эта армянская кровь, и ни к чему ты сам о ней напомнил! Твоему отцу и деду Констанции женитьба на киликийских принцессах нисколько не мешала усмирять армянские мятежи железом и кровью. Защита Утремера безнадежна, если франкский барон предпочтет армянскую родню общим франкским интересам.

Жослен потянулся за очередным фиником:

– Князь, а что вы сделаете, если и в самом деле лишитесь Антиохии?

– Перебазируюсь в Эдессу и оттуда буду отвоевывать свой город обратно, – увидев, как замерла на полпути белая рука с фиником, усмехнулся: – Гвозди Христовы, да успокойтесь вы, Куртене! Укроюсь в одной из оставшихся крепостей, на худой конец буду воевать с Иоанном из Иерусалима.

– А если он и Иерусалим захватит?

– Ну, вы фантазер, однако! Тогда отойдем в Акру. Овладеют Акрой, отплывем на Кипр, а то и сам Константинополь себе возьмем! А вы, граф, что сделаете, если лишитесь Эдессы? Постриг примете или, может, в любезную вам Киликию подадитесь в качестве безземельного родича?

– Навряд ли. Полагаю, поступлю так же, как и вы. Но поскольку я не такой страстный любитель сражений, я, пока не поздно, сделаю все, чтобы предупредить подобное несчастье: я буду искать союзников. Я готов заключить мир с армянами, с греками, с самим дьяволом. Даже с Дамаском. Занги давно на него нацелился. Нам одним не устоять, князь.

Это те два года, которые Жослен в юном возрасте провел в мусульманском плену, это они навеки подточили дух этого негодного франка. Нет, нынешний властитель Эдессы был никудышным воином, недостойным ни чести рода Куртене, ни славного братства латинского рыцарства, ни собственных владений. С таким горе-воякой пограничное графство долго не продержится. Поистине, разум без отваги, что ножны без меча.

– Ваше миролюбие сделало бы честь монаху, Куртене. Но все же, пока не обрящете новых друзей, старых-то не бросайте. Греки предадут вас раньше, чем петух пропоет, а на армянской соломинке только безумец повиснет. Слабый они народ, Куртене, а слабые и беспомощные только врагов приманивают и союзникам от них одни неприятности.

– Из восточных христиан армяне – самые воинственные. Когда-то франки выходили на бой вместе с ними и одерживали блистательные победы. Не трать мы все наши силы на борьбу с Киликией, держись мы заодно, весь Левант был бы наш!

– Поздно, Жослен. Киликия почти вся в греческих руках, а антиохийские и эдесские армяне и так за нас – не тюрок же им поддерживать? Это не они нас, а мы их спасаем.

Жослен выглянул наружу, снова сел, обхватил голову руками и уткнулся в землю. От страха перед императором с отчаянного миролюбца станется рвануть в самую гущу боя. Послышались голоса, Раймонд вскочил, едва не сокрушив шатер, но вошел лишь Арман, оруженосец Жослена:

– Ваше сиятельство, из греческой ставки, – протянул запечатанный императорской печатью свиток.

Куртене поспешно сломал печать:

– Император заметил, что нас и наших рыцарей в бою нет, срочно призывает к его стягу и угрожает расправой, если немедленно не явимся! – Вперил белесые глаза в Раймонда, прижал руки к узкой груди и заговорил так страстно, словно надеялся убедить князя: – Монсеньор, послушайте меня. Без наших сил у византийцев из этой затеи ничего не выйдет.

– Я надеюсь.

– Ради всего святого, перестаньте корчить из себя Ахилла! Мы непременно должны взять Алеппо. Это нужно не Иоанну, это нужно нам. Это вопрос жизни и смерти всех наших государств!