Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

Акко, помнящий франков и сарацин, навеки запомнит и живых, смеющихся, влюбленных Нику и Итамара, не познавших еще боль потери. Франкам, изгнанным из Святой земли, тоже мучительнее всего было лишиться счастья обладания – целых пятьдесят лет их женщины носили траур по возлюбленной, утраченной земле Воплощения.

Через арабский сук, через генуэзский и венецианский кварталы Акко вывел Нику и Итамара к гулкой и сумрачной прохладе рыцарских залов, выстроенных после того, как Ричард отбил город у Саладина.

Ника села на землю, прислонившись к древней стене рефектория, Итамар положил голову ей на колени, и она видела свое отражение в его солнечных очках. Туристы разбрелись. Как девятьсот лет назад, шелестели пальмовые листья, оглушительно трещали сверчки, деловито сновали муравьи, токовали голуби, и время ссыпалось непрестанным шорохом в выбоины между вечными камнями.

Под аркой, ведущей в темную глубь рыцарских залов, Нике померещилась невысокая женская фигура в ниспадающем до земли платье, с золотыми волосами, покрытыми повязкой. Глаза женщины были цвета лунного камня и взирали прямо на нее. Однако взгляд человека не способен проникать на восемь столетий вперед. Только назад, в прошлое, можно смотреть как угодно далеко, и поэтому Ника была уверена, что узнала свое видение.

Не было в Утремере места удобнее для встреч знати всех франкских государств, чем Акко, называемый также Акрой и Сен-Жан д’Акром, расположенный на побережье между Хайфой и Тиром. Единственный порт латинского Востока, безопасный в любую погоду, город привык к ассамблеям, внушительным собраниям, приемам послов, прибытиям огромных дамасских караванов и европейских флотилий. Но впервые за царствование Фулька гостем латинского короля станет мусульманский правитель – атабек Дамаска Муин ад-Дин Унур, прозванный франками Мехенеддином.

Совсем недавно Фульк и Раймонд Антиохийский объединили свои силы с атабеком и сообща отвоевали у Занги крепость Валению, она же Баниас. После совместной победы франки и тюрки нередко встречались на этом месте, даже устраивали совместные охотничьи облавы. В знак дружеского расположения Унур уступил все права на покоренную твердыню своим христианским союзникам. Подобная щедрость пробудила во франках ответную приязнь, и правитель Дамаска был приглашен ко двору Милостью Божией Латинского короля.

Необыкновенных гостей встречали звон колоколов и улицы, украшенные цветами, увешанные коврами и полные радостных, взволнованных любопытных. Франки – от величественного коннетабля королевства Гильома де Бурса до последнего пажа, включая маршала, сенешаля, бейли, виконтов, мажордомов, кастелланов и простых рыцарей, – рассчитывали, что сближение с правителем Дамаска – только первая ласточка, что вослед Мехенеддину и прочие мусульманские правители смирятся с существованием латинян в Леванте. А кто не смирится, того заставят! Разумеется, мир с сарацинами – это лишь временная и вынужденная мера. Даже духовный отец Франции аббат Бернард Клервоский пояснял, что следует терпеливо ожидать обещанного в Святых Писаниях обращения иудеев в христианство, – и, видит Бог, франки безропотно терпят это семя на Святой земле! – но магометанам нет места в христианском мире. Однако окончательное торжество над неверными придется отложить до тех пор, когда силы франков сравняются с их благочестием.

Приветствуемая звуками труб, в ворота Святого Николая въехала невиданная процессия нехристей. Оттеснив толпу, сотни ратников оцепили путь к королевскому каструму. Атабек и сопровождавший его эмир Усама ибн Мункыз восседали на породистых белых скакунах, покрытых роскошными попонами с золотой, метущей землю бахромой. В длинные гривы и хвосты коней были вплетены яркие ленты. Сбруи, стремена и подковы сверкали чистым серебром. Всадники вырядились в переливающиеся пурпурно-золотые шелковые кафтаны и шаровары, на гордо поднятых головах свернулись питонами пышные тюрбаны. У язычника средних лет – араба Усамы ибн Мункыза – чернела смоляная бородка и аккуратно подстриженные усы, у пожилого и толстого Муин ад-Дина-Мехенеддина, по слухам бывшего когда-то мамлюком в тюркской армии, на грудь спускались ухоженные барашки седых завитков. Рабы держали над головами эмиров расшитые арабесками зонты и обмахивали своих повелителей опахалами из страусиных перьев. Вид нехристей невольно потрясал величием.

Переменчивая в своих пристрастиях толпа христиан, мусульман, армян, сирийцев и греков встретила недавних недругов радостными приветствиями, осыпая их цветами и рисом. Гости в знак благодарности поднимали и целовали края своей одежды.

– Всё, назад уже не повернешь, – возбужденно потирая руки, уверенно предрек камергер Николас де ла Грейи. – Наконец-то басурмане уразумели, что мы останемся на Востоке навеки! Теперь один за другим явятся замиряться!

– Да, наша взяла, – довольно усмехаясь, согласился канцлер Элиас. – Скоро в эти ворота смиренно вползет сам Занги!

– Я всегда полагал, что первыми на мировую пойдут Фатимиды, но тем лучше: Египет слишком богат и слаб, чтобы оставить его в покое! – сказал властитель Заиорданья Пайен де Мильи, недавно затеявший перестройку огромной крепости Керак, расположенной за соленым морем Лота. – Мой Керак будет навеки господствовать над дорогой Дарб-эль-Хаджа. В любой момент мы сможем перерезать караванам путь между Египтом и Сирией.

– В конце концов, мир с врагами креста – только временная уступка! Спокойствие на наших северных границах развяжет нам руки для покорения египетского халифата! – воскликнул Баризан д’Ибелин.

– Не выдумывайте, – сердито возразил похожий на Минотавра Робер де Краон, Великий магистр ордена тамплиеров. – Рыцари Храма не станут завоевывать фатимидский Вавилон! Наш мандат – защищать только Святую землю.

– Без несметных богатств и пространства Египта мы никогда не станем истинной империей! Страну Нила придется завоевать хотя бы для того, чтобы ее не завоевали сельджуки и не взяли нас в клещи!

– Ну, вы обязаны, вы и завоевывайте. А я обязан защищать только Гроб Господень и дорогу к нему, – пожал плечами Краон.

Его слова услышал магистр ордена госпитальеров Раймонд де Пюи:

– Тем лучше! Всем известно, что, когда первыми в город врываются храмовники, после них остальным рыцарям Христа не остается и золотника!

Патриарх Уильям Малинский строго напомнил соперничающим магистрам:

– Господь в своем правосудии сломил гордыню язычников, сие подарок божественной милости, а не человеческой силы, – и из безопасного далека исподтишка осенил сынов магометанского дьявола святым знамением.