Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

– Давно хотела сказать вам, мадам Мазуар, ваши покрова самые дивные. Никогда мне у вас так не научиться.

– Как у меня, все равно никогда не получится, ваша светлость, тут глаз особый нужен и рука бестрепетная, – со всегдашней резкостью отрезала дама Филомена, однако тут же смилостивилась, добавила: – Но у вашей светлости тоже иногда неплохо получается.

Констанция отвернулась, скрывая улыбку.

День взаперти в обществе болтливых женщин и детей утомил. Паж сообщил, что Раймонд с друзьями вышел на открытую террасу замка, и как только охровое солнце стало клониться к закату, а с моря повеял свежий бриз, Констанция поспешила присоединиться к супругу.

Слуги разносили душистый, сладкий, пьянящий гипокрас, инжир, смокву и миндаль, лохматая рыжая Вита носилась наперегонки с Боэмундом, смахивая хвостом посуду со столов, трувер перебирал рыдающие струны арфы, оруженосцы и пажи, подражая новой европейской манере, сочиняли дамам любезности, дамы хихикали, не в состоянии придумать достаточно куртуазных ответов и нарочито смущались. Только кислый вид мадам Мазуар напоминал, что всё вокруг – и счастливые, беззаботные люди, и прелесть теплого летнего вечера, – всё тлен и прах, радоваться совершенно нечему.

Констанция размышляла над игральным полем тавлея, прислушиваясь к словам Раймонда:

– Графу Триполийскому некем укомплектовать гарнизон Крак де Шевалье. Ассасины спят и видят заполучить эту крепость. Говорят, сам Старец Горы обратился к Сен-Жилю и сулил в обмен на Крак де Шевалье горы золота.

– Неужели граф отдаст? Сегодня ассасины – союзники, а завтра враги.

– Сен-Жиль наотрез отказал. Он передаст крепость госпитальерам.

– Ассасины не прощают отказов.

– Его семейка умеет изводить врагов не хуже ассасинов. А я вынужден передать ассасинам защиту всего Амануса. Уж лучше они, чем Кровавый, а своих воинов нам взять неоткуда. Только к рыцарям-монахам продолжают прибывать свежие рекруты.

Констанция наконец придумала удачный ход и сдвинула фигуру. Раймонд оглядел игру и костяным ратником победоносно скинул с доски короля Констанции:

– Мадам, ваш король убит!

– Убит! Убит! Осанна! Аллилуйя! – эхом отозвался с лестницы ликующий крик, и на террасу взбежал запыленный, задыхающийся, взволнованный гонец.

Имад ад-Дин Занги, Столп веры, называемый своими подданными также Зайнат аль-Ислам – Красой ислама, аль-Малик аль-Мансур – Царем-Победителем и Назир Амир аль-Му’Минен – Опорой владыки правоверных, закончил вечерний намаз. Краса ислама – плосколицый, с утиным носом и жидкой бороденкой – с кряхтеньем опустился широким задом на подушки, скрестил короткие кривые ноги. Любимый раб Яранкаш проворно налил господину душистого вина из серебряного кувшина. Атабек много пил, и позорную для мусульманина слабость приходилось скрывать от окружающих, но в последнее время без будоражащего напитка Царь-победитель не мог ни действовать, ни думать, ни спать. Допил, вытер губы, закусил пучком мяты, взмахом руки приказал Яранкашу впустить терпеливо ожидающих советников, которым запрещено подходить к походному шатру ближе чем на полет стрелы.

Приближенные вползли на четвереньках. Присесть атабек не предложил: пусть так и слушают скрюченными, уткнувшись головами в пол, как в мечети. Не ему эти почести, а делу его – священному джихаду. Без абсолютного повиновения, без твердой руки эти жадные, слабые и трусливые глупцы тотчас начнут враждовать друг с другом и под него, под Столп веры, подкапываться.

Уже вторую неделю его многотысячный аскар осаждал принадлежащую Дамаску крепость Калаат Джабар, ибо только после того, как он, Царь-победитель, объединит под своей властью всю Сирию и Междуречье, станет возможным разгромить отвратительных кафиров. Все беды правоверных – от разброда и отсутствия единого повелителя. Не развались полвека назад султанат Мелик-шаха, никогда не удалось бы ордам западных гяуров захватить земли Дар аль-Ислама.

Греки, армяне, копты, сирийские христиане и прочие покорные местные подданные были терпимы. Не таковы франки. Эти оказались истинной занозой, впившейся в тело уммы правоверных. Вокруг такого глубоко проникшего терния, который уже полвека не удается вырвать, нарывало унижение слуг Аллаха и копился гной ненависти, который не рассосется веками! Из-за них и яд предательства уже растекся по жилам: если бы не позорный союз Дамаска с франкскими многобожниками, он, Зайнат аль-Ислам, давно стал бы непререкаемым властителем всей Сирии!

Визири долго приветствовали своего повелителя, хвалили и источали льстивые речи. Наконец, после всех необходимых учтивостей, эмир Масуд аль-Маштуб спросил, как поступить со сдавшимися в плен перебежчиками из осажденной крепости.

Брезгливо оттопырив губу, Занги повелел:

– Отрубить им всем головы.

Эмир замялся:

– О высокочтимый аль-Малик аль-Мансур, Аллах да продлит дни султана, все будет по воле твоей, но если мы казним тех, кто добровольно сдался нам, оставшиеся в Калаат Джабале прознают про это и упрямство их лишь укрепится!

Занги уставился на спорщика колючим взглядом. Как един Аллах и как не может быть двух голов в одной чалме, так не могут двое быть правыми в едином споре. Дерзкий эмир почуял недоброе, смешался, сник. Насладившись трепетом непрошеного советчика, Имад ад-Дин спросил:

– Разве не следует запугать врага?

Эмир вдавился лбом в ковер:

– Запугать, разумеется, необходимо, о высокородный аль-Малик аль-Мансур.

Занги криво ухмыльнулся, развел руками, простодушно признался:

– Ну, а лучше пугать, чем убивать, я не умею.

Следовало запугивать и постоянно поддерживать страх не только во врагах, но и в собственных приближенных. Только тот, кто боится тебя больше, чем врага, умрет за тебя. А от этого лицемерного визиря придется избавить Дар аль-Ислам. Султану не нужен несогласный с ним ишак. Если он трусит защищать свое мнение, то зачем это мнение нужно? А если не трусит, то такой опасен. Торчащий сук не оцарапает, если его вовремя срубить.

Милосердный Аллах, ради победы твоего дела твоему рабу приходилось брать на себя немало грехов! Зато, бисмиллах, потомки Опоры правоверных когда-нибудь смогут позволить себе властвовать великодушно и милосердно. Самому же моджахеду приходится утешаться аятом Корана: «А тех, которые усердствовали за Нас, – Мы поведем их по Нашим путям».

Занги усердствовал в джихаде уже чуть не двадцать лет, с тех пор как начал покорять земли соседних эмиров. Война с христианскими свиньями – это единственный способ вести за собой исламский мир, и истинно сказано, что если правитель не ведет джихада, то лучше ему быть мертвым, чем живым, так как он развращает мир.