Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

Иерусалим так твердо рассчитывал на победу, что не озаботился заранее прикинуть, как скажется разрыв с Дамаском на сирийских пограничных государствах. Тем более что грядущее пришествие крестоносцев из Европы обещало раз и навсегда покончить с тюркской угрозой. Но ночь темнее всего перед рассветом: проклятый Нуреддин захватил антиохийские крепости Арта, Кафар Лата, Басарфут, Валат и Мамулу, и потеря каждой – как обрубленный палец на держащей меч руке. Антиохия ждала европейцев с отчаянием повисшего на осыпающемся обрыве.

Наконец, в начале лета 1147 года, поступили сообщения, что семьсот французских рыцарей и потянувшееся за ними несчитаное ополчение пехотинцев и простолюдинов выступили в поход. Господи, скорее! Однако французы, будто нарочно, дабы их заслуга перед Небесами оказалась весомей, умножали бесконечные трудности пути и свои потери, при каждой возможности принимая самые странные и неудачные решения. Бог явно пробовал их дух, ослабляя разум.

Крестоносцы могли бы с помощью сицилийцев быстро пересечь Средиземное море, но под влиянием императора Священной Римской империи Конрада III, заклятого врага короля Сицилии и союзника Мануила Комнина, избрали долгий и опасный пеший путь через Византию. К французскому войску присоединилась королева Алиенор со своими придворными дамами. Оставалось только дивиться их присутствию – чем нежные, избалованные французские лилии думали уязвить нехристей? Возможно, они представляли себе Крестовый поход чем-то вроде веселой охоты, в которой цветастая кавалькада дам и шевалье победоносно пересекает зеленые горы и желтые пустыни, помахивая алой орифламмой.

Однако на пути их ожидали неизмеримые трудности и предательства: Рожер Сицилийский, отстраненный от Крестового похода из-за вражды с императором Конрадом, в отместку заключил союз с египетским султаном и принялся грабить византийские территории – остров Корфу и Балканы. Это настроило подозрительного Мануила враждебно по отношению ко всем латинянам, а когда полчища святых паломников двинулись по греческим землям, взаимные претензии и обиды с ромеями только умножились. Встревоженный василевс решил искать союзников среди магометанского племени, и, пока латиняне спешили жертвовать собой ради Святой земли, коварный Комнин заключил на следующие двенадцать лет мир с Масудом, султаном сельджукского султаната Рума, показав тем самым всем магометанам, что намерен оставаться в стороне от борьбы латинян с иноверцами. В очередной раз огромная империя последовала собственным интересам и, не задумываясь, предала общую святую миссию христиан.

Византия хотя бы могла заключать с тюрками союзы. Антиохия же в глазах сельджуков стала слишком слабой для мира.

В антиохийской гавани Святого Симеона дозорные уже неделями высматривали морские просторы. Скоро Благовещение, конец марта, однако Небеса не приветствовали несчастных мореплавателей: постоянно шли дожди, дули студеные ветра и штормило. Последние дни бесконечного ожидания казались Констанции тягостными, как последние зимние холода перед весенним теплом.

Всю осень и зиму плохие новости продолжали сыпаться, как из мешка дьявола. Купцы и паломники приносили тревожные вести о судьбе европейских войск: большая часть армии императора Священной Римской империи, напрасно доверившегося коварному Мануилу, была уничтожена в горах Малой Азии внезапным нападением тюрков, сам Конрад в пути заболел и вернулся в Константинополь. Армия Людовика VII, включавшая в себя весь цвет французского и аквитанского рыцарства, двинулась через негостеприимную Анатолию поздней осенью, когда там холодно и голодно, в свою очередь, подверглась атакам тюрков и понесла тягчайшие потери. В одной из стычек король спасся, лишь вскарабкавшись на скалу и по счастливой случайности оставшись не узнанным врагами. Руководство походом пришлось взять на себя тамплиерам.

При каждом подобном известии Раймонд мрачнел и уходил в себя. Крестоносцы шли на Восток по его призыву, ему на помощь, от судьбы похода зависела его судьба, а он был бессилен как оставленная дома женщина.

Наконец французское ополчение, существенно истаявшее за восемь месяцев блужданий по враждебной Малой Азии от неисчислимых тюркских нападений, голода, болезней, мора и столкновений с природными бедствиями, давно лишившееся обозов, провианта и вьючных животных, добрело до греческого порта Атталия. Те, у кого хватило денег купить на борту место, погрузились на корабли, нанятые доставить их в Антиохию, но даже это плавание осложнилось, и буря неделями носила несчастных по морю. Казалось, весь этот поход по какой-то неведомой причине неугоден Небесам!

Но за три года ожидания франки связали с армией крестоносцев столько страстных надежд, что продолжали уповать даже на прибытие жалких ее остатков, хотя бы нескольких сотен рыцарей, которые помогут наконец-то завоевать Алеппо и тем самым положить предел растущему могуществу Нуреддина. А затем совместными силами можно будет отбить Эдессу и укрепить рубежи Антиохии навеки. Закончится время потерь, будет развернуто вспять это постепенное, но неуклонное и мучительное оттеснение франков к кромке побережья.

Но наконец-то в цитадель примчались гонцы с сообщением, что горизонт застлали вожделенные паруса. Князь Антиохийский с патриархом Эмери Лиможским и всем клиром спешно отплыли вниз по Оронтесу в гавань, навстречу остаткам французского войска.

Служанка потуже затянула на округлившейся талии Констанции ее лучшее платье – с лифом, украшенным жемчугом, с модными рукавами до пола, притороченными к лифу золотыми тесемками, с переливающейся, шуршащей юбкой из пурпурной, расшитой золотом парчи, ниспадающей на пол широким кругом. Вся эта роскошь, разумеется, не предназначалась похваляться перед несчастными паломниками. Просто престиж Антиохии требовал встретить французских королей в достойном виде. Хотя, приходилось признаться, Констанции хотелось выглядеть привлекательно – про красоту французской королевы менестрели уже все уши протрубили: кобылица в колеснице фараоновой, нарцисс Саронский, лилия долин!

– Да тьфу она, эта королева хваленая! – ворчала Грануш. – Куда ей до нашей голубушки!

– Татик-джан, не надо сравнивать. Только несчастные женщины завидуют чужой красе.

– Тлен вся эта плотская краса, следует возблагодарить Господа за ее отсутствие! – согласилась дама Филомена так деликатно, как она одна отваживалась.

Мамушка, которая никому не спускала даже намека, задевающего ее пташку, тут же доброжелательно отозвалась:

– Мадам, это нам с вами, гробам повапленным, за свое уродство можно Господа с утра до ночи благодарить, а нашей красавице пока такой милости не явлено.