Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

Голос Алиенор почти замирал, она тянула звуки, как лучник – тетиву лука, как муэдзин – азан, уверенная, что Раймонд будет слушать терпеливо:

– С первого дня, когда Дева Озера привела Ланселота в Камелот, юный рыцарь полюбил королеву Гиневру. Король Артур был замечательным королем, справедливым и мудрым. Уверяют, что когда-нибудь он непременно вернется к людям. Но Артур не умел любить так, как Ланселот…

– Как? – игриво спросил Пуатье.

Ураган ярости едва не сшиб Констанцию с ног.

– Для короля Артура геройские подвиги, пыл боя, его королевство и рыцарская честь были важнее, чем любовь к молодой жене. Так что не удивительно, что Гиневра полюбила сэра Ланселота, который служил ей с бесконечной преданностью и совершал во имя нее множество дивных подвигов…

– Урок мужьям-героям, пусть будут начеку, – с гнусным смешком поддакнул ее Раймонд. Прежний Раймонд – благородный, доблестный и верный, знал, что Констанция – не Гиневра, но прежний Пуатье никогда не стал бы любезничать с чужой женой.

– Пусть начеку будут те мужья, что живут монахами… – томный голос королевы сочился издевкой. – Когда жестокая Морган ле Фей заключила Ланселота в плен, она потребовала, чтобы он выбрал себе другую даму, а иначе он останется в плену до самой смерти. Но Морган не знала Ланселота! Рыцарь гордо поднял голову и заявил: «Меня не пугают твои угрозы! Я лучше умру, чем изберу другую!»

– А кто эта Морган ле Фей?

Вместо ответа послышалось шуршание, топтание и неразборчивый шепот. А может, Констанцию оглушил шум крови в ушах.

– Морган ле Фей была единоутробной сестрой короля Артура, поклявшейся вредить ему. Утаив свое имя, она соблазнила короля и родила от него сына…

Констанция вцепилась в косяк двери, чтобы удержаться и не заглянуть вниз.

– Н-да… Страшная, но сладостная месть, – незнакомым, глухим голосом забормотал Раймонд. – А что произошло с Гиневрой и Ланселотом?

– О! Это была возвышенная страсть, оставшаяся в веках. Но Ланселот заплатил за любовь Гиневры непомерную цену… – голос Алиенор перешел на шепот и манерно оборвался.

– Есть женщины, за любовь которых мужчина не пожалеет ничего, – сказал жене другого Раймонд де Пуатье.

Вокруг Констанции иссяк воздух. Ради нее он не пожертвовал ни единым оболом. Ради нее он никогда, никак не утруждал себя. Это она, как хлопотливая птица в гнездо, приносила ему только блага, начиная от богатейшего княжества и кончая детьми. Как собака, преданно заглядывала в глаза: «Ты рад, господин мой? Ты видишь мою тебе преданность? Ты мной доволен?» Никогда не требовала за себя и за свои благодеяния никакой цены. Вот у нее и не оказалось никакой. Ее щеки намокли от слез, закапало даже из носа, но она боялась пошевелиться или всхлипнуть.

Раймонд тихо, чуть шутливо запел:

– Жизнь продли мне Бог, я б держал ладонь под ее плащом…

У него был приятный голос, и за праздничным столом вместе с остальными мужчинами князь нередко подпевал героическим шансон де жест, но никогда, ни единого разу он не пел для собственной жены! Замолк. Опять раздалось невыносимое шуршание. А ведь этот плащ, под который мечтал залезть новоявленный куртуазный угодник, это же плащ самой Констанции, лишь по доброте ее души подаренный отвратительной, неблагодарной гарпии!

Живот перехватил острый спазм, боль скрючила Констанцию. Из последних сил переставляя ноги, хватаясь за стену, она побрела внутрь. Подскочила Изабо, обняла, забормотала:

– Милая Констанция, дружок мой, это ничего не значит…

Только этого не хватало – чтобы вечно несчастная Изабо, которую княгиня опекала всю жизнь, теперь жалела ее! Покачнулась, стала рвать ворот:

– Душно, не могу дышать…

Рухнула на сундук, в ушах по-прежнему вязла невыносимая скороговорка Изабо:

– Все они такие… Не стоит расстраиваться, мадам…

Да как она может сравнивать ее, Констанцию, со всеми остальными, с другими, с собой? Равнять плюгавого Эвро и ослепительного Раймонда?! Как она смеет превращать несчастье княгини Антиохийской в обычную, общую судьбу всех жен? Даже постная дама Филомена не смирилась, бросила неверного супруга в Маргате одного, не считая, конечно, полюбовницы. Но Констанция скорее запрет городские ворота перед Раймондом, чем откажется от собственного княжества.

Она стиснула зубы, цепляясь за стену, вскарабкалась по крутой лестнице в свою башню, не скидывая платья, влезла в постель, накрылась с головой беличьим покрывалом, уткнулась в мягкий мех и захлебнулась рыданиями. На плечо легла теплая рука Грануш.

– Ну что ты, голубка моя, – тихим, ласковым голосом из детства выпевала мамушка. – Слезами горю не поможешь…

Констанция подняла зареванное, распухшее лицо, бросилась в объятия няньки:

– Татик, я любила его за то, что он был верным, хорошим мужем! Но теперь, когда он неверный и нелюбящий, я только сильнее люблю его!

Пусть ее сердце разорвется! Пусть он ужаснется горю и боли, которые причинил ей!

– Ничего, ничего, поплачь, поплачь, – Грануш так спокойно отнеслась к случившемуся, словно давно обо всем знала. От этого унижения боль стала еще острее. – Все пройдет, солнышко мое. Блудница эта поганая, Бог даст, скоро отсюда уедет, и все вернется, как раньше…

Нет! Прошлое больше никогда не вернется!

– Он нарушил все свои клятвы! Он клялся мне, что, если я возьму его в мужья, я никогда об этом не пожалею! – в бессильной ярости Констанция колотила кулаком по меховому покрывалу. – Я ненавижу и его, и ее! Сначала он обманул мою мать, а теперь обманул и меня!

– Ты что такое говоришь, ангел мой? – испугалась Грануш. – Что это ты выдумываешь? Ты лучше помолись, тебе полегчает!

Но какие молитвы, когда душа полна злобы, ярости и ненависти?! Ревностную христианку, верную жену, преданную соправительницу эти прелюбодеи превратили в фурию! А ведь раньше она сама презирала несдержанность Годиэрны. Какое, оказывается, облегчение дать волю гневу! Алиенор – блудница, не лучше Тамар, и Далилы, и этой ее кровосмесительной ле Фей. Обычные любовницы стыдятся, таятся от жены, они презренны, а эта – у Констанции потемнело в глазах, и руки принялись драть беличий мех в клочки при мысли о дерзкой надменности Алиенор, – эта блудница позволяет себе даже не замечать ее, законную, венчанную жену, правительницу богатейшего города Леванта, княгиню Антиохийскую! Если бы Констанция могла, с каким наслаждением она совершила бы смертный грех – своими руками растерзала бы соперницу! О, как легко человек становится добычей дьявола!

– Татик, она не только мой брак загубила, не только его любовь отобрала, она его душу загубила и мою покалечила.

– Да не загубила, не загубила! И ничего не отобрала, – замахала руками испуганная Грануш. – Если ты сама все не погубишь, все уладится. Это же наваждение. Надо переждать, самой ничего не губить, и все вернется! Вот ты сейчас безумствуешь, и он так же безумствует, собой не владеет!