Андрей Расторгуев - Атака мертвецов

Местность будто на заказ. Высокие кусты с двух сторон дороги. А там, чуть позади, она поворачивает. Можно пересечь незаметно. Туда три пулемета, да здесь четыре поставить. Эх, не позиция, а сказка. Все как на ладони.

– Огонь открывать сразу после меня, – строго предупредил своих перед выдвижением. Заметил снисходительные улыбки старых солдат, погрозил тощим кулаком: – Смотрите мне, без выкрутасов. Спугнете германца, виноватых не пощажу.

Согнутые спины пулеметчиков, мелькнув на мгновение, скрылись в кустах. Умеют прятаться, черти. Лишь чуть заметное колыхание веток выдавало движение солдат. Ничего не подозревающие немцы продолжали как ни в чем не бывало топать в колонне на всю ширину дороги. Сколько их? Три, четыре сотни, а может, все пять? Какая разница. Сейчас пули всех и подсчитают…

Левченко сам лег за один из пулеметов, неторопливо заправил поданную ленту, передернул затвор. Сквозь рамку прицела вгляделся в серую массу людей.

– Маршируют что на парад, – пробурчал второй номер, нервно теребя патроны.

Опасливо покосившись на его подрагивающие пальцы, Петр зло зашипел:

– Ты мне ленту, гляди, не перемни, умник! – И снова уставился в прицел.

У самого ладони взмокли, со лба течет, рубаха к спине прилипла.

Ближе… Пусть подойдут ближе, чтобы уж наверняка.

Вот и лица видны. Усы, бакенбарды, даже очки у некоторых разглядеть можно. Пора?

Пальцы на гашетке занемели, не получается нажать. Усилие…

Грохот выстрелов оглушил, сразу отрешив от реальности. Равнодушно Петр смотрел, как падают немцы, словно не наяву все происходило, а на мерцающем экране синематографа. Будто не сам, а кто-то иной водил из стороны в сторону стволом пулемета, плюющегося смертельным огнем. Фигуры в сером валились друг на друга, опрокидываясь. Перекатывались, ползли, но в итоге все равно замирали. Кто пытался метнуться в сторону, падал сразу, застигнутый свинцовым роем.

Кончилось это внезапно. Пулемет вдруг замолк, а Левченко по-прежнему жал на бесполезную гашетку. В ушах стоял чей-то безумный крик. Лишь некоторое время спустя Петр понял, что кричит сам, когда второй номер затряс его за плечи:

– Все, Петро! Все! Успокойся! Всех уже порешили…

С усилием подавив крик, Левченко посмотрел на шоссе.

Там, на полотне дороги, ни единого шевеления. Неподвижные, сваленные в кучи тела. Целая колонна мертвецов из нескольких сотен людей. Лишь один стоит на колене, изготовившись для стрельбы, только верхняя половина черепа снесена, руки безвольно висят, а винтовка валяется рядом…

– Всех порешили, всех порешили, – словно молитву повторял Петр, глядя на безголового, не в силах унять дрожь в теле. И зашелся вдруг в истерическом хохоте.

– Эй, Петро, ты че? – выпучил глаза второй номер. – Братцы! Сюда! С командиром худо!

А командир никак не мог остановиться. Смеялся все сильнее, пока не скорчился, хватаясь за живот. Потом только и мог, что кататься по траве, кусая землю гогочущим ртом.

Подоспевшие пулеметчики связали своего начальника и в таком виде отправили в тыл.

За этим полком шел следующий, тоже изрядно отстав. С ним двигался штаб 3-й бригады во главе с ее начальником, генералом Стельницким. Все спешившись, кроме капитана Верховского, который повредил ногу и потому ехал в седле. Этому интеллигенту в очках, с реденькими усиками над толстыми, словно надутыми губами катастрофически не везло. Вернее сказать, невезучей была должность, на которую его назначили. Дело в том, что еще с утра пропал начальник штаба бригады полковник Уляновский. Он выехал с казаками в разведку, напоролся на немцев и был ранен. Казаки успели скрыться, а вот полковник остался лежать там. Гадай теперь – умер или в плен попал [56].

Место Уляновского занял Верховский. Капитан по примеру своего предшественника тоже лично выезжал в разведку, за что и поплатился. Под ним убили лошадь, и при падении он повредил ногу. В строю остался, но ходить не мог.

«Не свалился бы под копыта», – глядя на бледное лицо подчиненного, подумал Стельницкий. Одному богу известно, какие боли приходится терпеть новому начальнику штаба, даже сидя на лошади.

– Станислав Феликсович, – отвлек его негромкий голос полковника Знаменского, шагавшего рядом. – Не следует ли нам выслать дозоры?

– Помилуйте, Федор Федорович, вы же не в одиночку своим полком наступаете. Перед вами еще целый полк дозором идет.

– Да, но связь-то с ним потеряна. И потом, этот лес… Не по себе как-то.

– Ничего, ничего, – успокоил Стельницкий командира полка. – Спереди мы обеспечены. На случай неожиданных встреч идем удобным строем, поротно. Роты развернуты и разомкнуты. Среагировать успеем…

Решительно расправленные плечи старого боевого генерала, высоко поднятая голова, прямой нос над пышными усами да уверенный в себе тон – все это не могло не внушать доверия. Знаменский приободрился, отогнав дурные мысли.

Между тем впереди замаячило полотно железной дороги. Пройдя вместе с головными ротами высокие кусты, окаймляющие опушку леса, командиры оказались на просеке. По ее центру влево и вправо тянулись рельсы, а за ними…

На противоположной стороне, в каких-то сорока шагах, из леса выходили германцы.

Увидев друг друга, неприятели замерли в полной растерянности. Немецкие солдаты засуетились. Кто готовился стрелять, кто примыкал штыки. Их офицеры начали горланить на все лады, выкрикивая непонятные команды.

– На полотно, в цепь! – заорал Знаменский.

«Будет бойня», – в груди Стельницкого екнуло.

Он, опытный генерал, побывавший во множестве сражений, Георгиевский кавалер еще Турецкой войны, в одно мгновение понял, что медлить нельзя. Упустят время, и большинство тех, кто стоит сейчас позади, сложат здесь свои буйны головы…

Старый вояка выхватил саблю. Непростая то сабля. Золотое оружие, полученное в награду в девятьсот пятом.

– Какая там цепь! За мной, ребята! В штыки!

Он первым бросился вперед, увлекая за собой штабистов, командира полка и всю массу стрелков, со штыками наперевес ринувшихся в атаку. Сорок шагов одолели одним махом, словно и не было их. А дальше началась резня.

Ни команд, ни криков «ура». Лишь непонятное звериное рычание, вопли, хрипы, стоны.

Почти не слышно выстрелов, зато лязга – хоть отбавляй. Потому, наверно, не пахнет порохом. Только кровью и потом. Как в средневековой рубке…

Вперед на коне, размахивая шашкой, проскакивает Верховский. В него стреляют почти в упор. Он падает. Убили? Нет, вроде жив. Вон кровь из ноги хлещет.

Немецкий солдат стоит на коленях. Трясущейся рукой протягивает женскую фотографию. Кто-то бьет его саблей. Он валится, заливаясь кровью. В рукопашной схватке нет места жалости. Здесь в каждом только ярость кровожадного хищника. Иначе ты погиб…