Пенни Винченци - Соблазны бытия

Или приходит письмо, адресованное маме. Обычное рекламное письмо или письмо по поводу акций либо еще чего-то. И ты вдруг понимаешь: для людей, печатавших мамино имя на конверте, мама по-прежнему жива. Они думают, что она вскроет конверт, прочтет письмо и либо положит его в свои бумаги, либо скомкает и выбросит в корзину. Для этих людей ее мама была жива. Они не знали, что она лежит где-то на дне Атлантического океана, недосягаемая навеки.

Или ты сидишь в приемной зубного врача, ждешь своей очереди и от нечего делать листаешь старые глянцевые журналы. И вдруг – наталкиваешься на мамин снимок. Маму засняли на каком-то приеме, когда она, улыбаясь, держа в руке бокал, разговаривала с кем-то из гостей. И волосы, сколько она ни старалась, всегда почему-то слегка лохматились. Внизу подпись: «Мисс Барти Миллер, глава издательского дома „Литтонс“, и…» Ты сидишь потрясенная, смотришь на свою маму, живую, счастливую. Сейчас она покинет прием, вернется домой, будет ужинать, о чем-то говорить или даже спорить. Ты понимаешь, что можешь лишь смотреть на старый снимок, поскольку в твоей нынешней реальности мама уже не вернется ни с какого приема. Ее снимки уже не появятся на страницах глянцевых журналов. В издательстве постепенно перестанут о ней говорить. Но не это самое страшное. Самое страшное, что мама уже никогда не придет домой, сколько ее ни жди.

Эти мелочи были хуже всего.

Тяжелым было и все то, что впервые происходило без Барти. Первое возвращение в школу, первый приезд на выходные, первый семейный день рождения – у Кэти, в начале апреля. Они старались изо всех сил, но Барти всегда так здорово умела праздновать дни рождения. Она не только дарила замечательные подарки, но и устраивала замечательные вечеринки и пикники, находила новые увлекательные игры. И как бы они ни старались, разговоры смолкли и установилась гнетущая тишина, полная душевной боли. Дженна залилась слезами и убежала к себе в комнату. Кэти и Чарли попеременно заходили к ней, пытались утешить, но безуспешно.

Такой же тяжелой была и их первая поездка в Саут-Лодж – особое место, принадлежавшее маме и Дженне с ее самого раннего детства. Здесь, в доме, построенном отцом, она проводила счастливейшие дни. Здесь она чувствовала себя ближе к отцу, которого никогда не знала. Но прежде рядом с ней всегда была мама. Дженна не представляла, как пойдет одна гулять по берегу, как будет одна стоять на веранде, смотреть на океан, слушать шелест ветра в траве и ощущать соль на губах. И все это – без мамы. Дженне казалось, что она спит и видит длинный кошмарный сон, от которого невозможно пробудиться.

Кэти показала себя с самой лучшей стороны. В те первые недели Дженна простила ей все: глупость, тщеславие, дурацкий флирт с Фергалом и другими парнями. Горе Кэти было искренним. Они плакали вместе. Кэти рассказывала, как она любила Барти и как теперь ей плохо без мачехи.

– Прости меня за все гадкие слова, которые я говорила про твою маму, – в самый первый вечер сказала она Дженне. – Это я по злобе. Твоя мама была потрясающей женщиной.

– Я тоже говорила ей очень много гадких слов, – ответила Дженна, тронутая откровенностью сводной сестры. – Сейчас я отдала бы все сокровища мира, только бы вернуть маму. Я попросила бы у нее прощения за каждое грубое слово. За все ссоры, которые у нас были. Но, – ее губы дрогнули, – последними словами, которые я ей сказала по телефону, были: «Я люблю тебя». Это немного утешает меня.

– Ты хоть сможешь вспоминать свою маму, – сказала Кэти. – А я свою не помню. Я была слишком мала. Я только помню, что она часто болела и ее забирали из дому.

– Куда? В больницу?

– Да. Особенно когда она падала на лестнице.

– Твоя мама падала на лестнице?

– Угу. Довольно часто.

– Наверное, это от слабости, – предположила Дженна.

– Может, и так. Я смутно помню, как сидела у нее на коленях и она обнимала меня. Видишь, у меня слишком мало воспоминаний, чтобы тосковать по маме. И потом, рядом всегда был папа.

– Да, – вздохнула Дженна, – Тебе повезло, Кэти. У тебя остался папа.

– Но он и к тебе относится как к родной дочке. Это ведь помогает, правда?

– Помогает. Спасибо, Кэти.

Присутствие Чарли, конечно же, помогало, и даже очень. Он тоже показал себя с самой лучшей стороны. Он не только был добр и заботлив, но и проявлял редкостное понимание. Казалось, он заранее знал, когда может случиться что-то неожиданное. Чарли очень волновался в их первую поездку в Саут-Лодж без Барти. Он даже спросил Дженну, не хочет ли она побыть там одна. Он часами говорил с ней, выслушивал ее, сообразуясь с ее желанием, а не со своим временем. Чарли безропотно уходил, если она, вместо того чтобы уткнуться и плакать у него на плече, кричала ему «Убирайся!». Он не принимал это на свой счет. Чарли в неменьшей степени сам горевал по Барти. Дженну это странным образом успокаивало: рядом был еще один человек, который искренне скорбел по ее матери. Дженна очень сожалела, что он не полетел с ними в Англию.

– Какой же ты добрый, Чарли! Остался здесь, чтобы навещать миссис Нортон. Мы все так думали. Скажи, а ты звонил маме перед ее внезапным отъездом?

– Нет, – вздохнул он. – Не звонил. Но я собирался поехать в аэропорт ее встречать. Я волновался, как мальчишка-школьник. А потом…

Он замолчал. Его лицо перечеркнула гримаса боли.

Дженна взяла его за руку и поцеловала.

– Как все это ужасно! Согласен?

Чарли тоже плакал по Барти. Иногда. Дженна слышала это своими ушами: тяжелые звуки мужских рыданий, доносившихся поздними вечерами из его кабинета. Случалось, он плакал вместе с Дженной, обнимая ее. Наверное, она бы ни за что не пережила все это, не окажись рядом Чарли. Он ведь тоже осиротел. Бедняга Чарли! Ну почему жизнь бывает жестокой к таким хорошим людям? Вскоре после их возвращения в Нью-Йорк умерла Салли Нортон. У нее неожиданно случился второй инсульт, оборвавший ее жизнь. На похороны Чарли отправился один, не желая увеличивать горе девочек. Оттуда он вернулся довольно бледным и очень тихим. Дженна и Кэти старались хоть как-то его утешить. На ужин они приготовили его любимые блюда, а потом тактично оставили одного. Дженне показалось, что потом она слышала, как Чарли с кем-то ругался по телефону. Возможно, ей показалось. Она решила ни о чем его не спрашивать.

Все старались помочь Дженне. У кого-то это получалось лучше, у кого-то – хуже. Многие изливали на нее обильные слова утешения, липнущие к ней, как патока. В частности, этим грешили Тори и Венеция. Обе нравились Дженне, но она устала от нескончаемых объятий, поцелуев и совместных рыданий. Иззи говорила мало, зато помогала одним своим присутствием. Нони тоже была скупа на слова. Это удивляло Дженну, поскольку в иных ситуациях Нони умела болтать не меньше своей тетки. Себастьян обходился без слащавостей. Он просто спросил, хочет ли Дженна приехать к нему в гости. Она согласилась. Себастьян встретил ее на пороге дома, крепко обнял и честно признался, что не знает, о чем говорить, зато готов выслушать ее.