Элизабет Чедвик - Летняя королева

– Ты слышишь меня? – прохрипел Жоффруа.

– Да, сир, – пробормотал Генрих.

– Тогда поклянись, что все исполнишь.

Генрих сглотнул.

– Клянусь, – процедил он сквозь зубы.

В эту минуту рядом не оказалось священников, чтобы услышать клятву. Умирающий не должен пытаться навязать свою волю тому, кто остается жить.

Жоффруа оскалился.

– Сдержи клятву под страхом моего проклятия, – задыхаясь, проговорил он. – Ты также будешь заботиться об Амлене и продвигать его при дворе. Он твоя правая рука и зачат от того же семени. Я ожидаю, что ты никогда не отречешься от него. Он станет твоим самым верным союзником.

К этому повелению Генрих отнесся с большей готовностью и сразу кивнул.

– Я позабочусь об Амлене, сир, – сказал он, бросив взгляд через плечо. – Когда Англия станет моей, я найду ему подходящую наследницу и достойные земли.

– Не забудь про свою сводную сестру в Фонтевро. Позаботься, чтобы Эмма была тоже хорошо устроена.

– Да, сир. Я сделаю все необходимое.

– Ладно. – Жоффруа опять помолчал, собираясь с силами. На секунду Генриху показалось, что отец заснул, но когда он начал освобождать руку, Жоффруа сжал ее крепче. – Теперь о твоем браке. – Он уставился на Генриха налитыми кровью глазами. – Сделай все, что должен, чтобы получить руку герцогини Аквитанской.

– Обязательно, сир.

– Женщины – ненадежные существа, и, если только им позволить, они могут увести тебя по извилистым тропам. Всегда будь сверху в прямом и переносном смысле этого слова, потому что она, как всякая женщина, попытается тебя оседлать.

Генрих едва не улыбнулся от сравнения, но сдержался, увидев, насколько серьезен и мрачен отец.

– Не доверяй женщинам. Их оружие – не клинок и не кулак, а взгляд и нежное словечко в спальне, так же как и ложь. Внедри своих людей среди ее придворных и неусыпно за ней наблюдай, а иначе никогда не станешь хозяином в собственном доме. – Грудь Жоффруа вздымалась, когда он с трудом произносил слова. – Сделай ей ребенка и позаботься, чтобы твое семя победило ее семя, и тогда она будет рожать мальчиков, а то ее и женой считать нельзя. Ты должен править, а она – обеспечивать тем, чем ты правишь. – Он сжал руку сына с неожиданной силой. – Так повелел Господь, не забывай об этом, сын. Я оставляю все это тебе, как когда-то оставили мне.

Генрих понял, что это последние мудрые слова и советы, которые он выслушал от отца, – других не будет. Он лишался мерила своей жизни, твердости, что давал ему отец, и поэтому сейчас ухватился за них что было сил.

– Я не подведу, обещаю, сир.

– Верю. Ты хороший сын и радовал меня с первой минуты своего рождения. Вспомни обо мне, когда у тебя родятся собственные сыновья… И назови одного моим именем.

– Сир, для меня большая честь это сделать.

Жоффруа выдохнул, сотрясаясь всем телом.

– Я очень устал, – прошептал он. – Теперь посплю.

Желание Генриха расхаживать по комнате улетучилось где-то в конце отцовской речи. Это были напряженные секунды перед финальной неподвижностью. Время длилось бесконечно долго между одним затрудненным вдохом и следующим. Генрих никогда не любил ждать. Слишком много в этом мире возможностей и обещаний; мир – как спелый фрукт: наливается соком и только и ждет, чтобы его съели. Да и что он мог дать отцу теперь, кроме слова и своего времени?

Амлен подошел ближе к постели.

– Я слышал, что сказал отец. – Он бросил на брата пронзительный взгляд. – И что ты ответил. Все слышал.

– О наследнице и землях я говорил серьезно, – подтвердил Генрих. – Но только если ты присягнешь мне на верность.

Амлен заиграл желваками:

– Присягать тебе, пока жив отец, я не буду, но, когда ты станешь графом Анжуйским, ты получишь мою клятву. Я не питаю к тебе любви, временами даже ненавижу, но это не имеет никакого отношения к тому, чтобы обменяться с тобой рукопожатиями и поклясться быть твоим человеком в обмен на то, что ты можешь предложить.

– Я тоже не питаю к тебе любви, – ответил Генрих, – но готов доверить тебе свою жизнь и хорошо вознаградить за службу.

Братья обменялись понимающими взглядами и опустились рядом, плечом к плечу, на колени, чтобы продолжить бдение.

Рауль де Вермандуа провел приятный вечер за игрой в кости с Робером де Дрё и несколькими придворными. Многие, включая Людовика, отправились спать пораньше, поскольку на следующий день, как только солнце осветит небо, двор отправлялся в Аквитанию. Повозки уже стояли погруженные; седельные сумки для вьючных лошадей лежали горой в углу большого зала у выхода, где их охранял часовой, словно дракон, сидящий на сундуке с сокровищем. Этим путешествием завершался брак Людовика и Алиеноры. Как только они объедут всю Аквитанию, король удалится во Францию, и тогда останется последняя формальность – церковный указ с печатью.

– Ты тоже станешь свободным, кузен, вычеркнешь из своей жизни безумную сестру королевы, – сказал Робер Раулю. Лицо Робера раскраснелось от вина. – Бьюсь об заклад, ты уже жалеешь, что когда-то взглянул в ее сторону.

– Я жалею о другом – о том, что случилось позднее. – Рауль сгреб выигрыш.

– Признайся, ты соблазнил ее только потому, что она сестра королевы и ты решил заручиться влиянием через черный ход спальни.

Рауль пожал плечами:

– Если и так, то я не единственный при дворе. – Он поднялся из-за стола и высыпал пригоршню монет в декольте куртизанки, поднявшейся вместе с ним. Этой ночью он не хотел оставаться один. Фелиция, пышногрудая и добродушная особа, именно то, что ему было нужно. – Пойду спать.

– Вижу, – усмехнулся Робер, изогнув брови, – и матрас себе подобрал хороший и мягкий.

– Вот где я храню свои сокровища. – Рауль запустил пальцы в декольте куртизанки, снова заставив ее взвизгнуть. – В матрасе.

Оставив игорный стол, он отвел куртизанку в свою спальню, целуя и оглаживая ее по дороге. Де Вермандуа был ненасытен в своей страсти, хотя не совсем так, как требовала от него Петронилла в последнее время. Для нее близость подтверждала, что она желанна, убеждала ее, что любима. Но эта убежденность быстро улетучивалась, и чем больше он давал, тем больше она требовала, и все ей было мало. Если он ей отказывал, она злилась и обвиняла его, что он растрачивает силы на других женщин. Что ж, теперь он так и делал, и это была не пустая трата времени, а удовольствие. Петронилла уезжала вместе с сестрой, и ему казалось, что он выскочил из ловушки.

Рауль рывком открыл дверь в спальню и завел туда Фелицию. Та хохотала, когда он прижал ее к стене, целуя шею. Внезапно женщина вскрикнула и начала отталкивать его, глаза ее округлились от ужаса. Рауль обернулся и увидел, что на них идет Петронилла с его охотничьим ножом в руке, готовая нанести удар.