Элизабет Чедвик - Летняя королева

Жоффруа с трудом вздохнул:

– Если ты выйдешь замуж за молодого человека, то король не простит вас до конца жизни.

– Меня не волнует мнение Людовика в этом вопросе. – Алиенора вздернула подбородок. – Когда я считалась женой короля, то боялась его настроений и меня возмущало то, как он со мной обращался, но как политический противник он меня не пугает. Людовик мне не чета.

– Совершенно верно. – Жоффруа криво усмехнулся. – У тебя еще будет время обдумать это дело и понаблюдать за герцогом.

Алиенора кивнула. Слово «время» тоже добавляло ей печали.

– Тебе придется заключить брак с кем-то, – продолжил Жоффруа. – А кандидатов соответствующего положения не так много.

Она сглотнула.

– Ты знаешь мои мысли об этом.

– Это правда, но мы оба понимаем, что это был бы неверный путь для Аквитании, тем более что сейчас мы все равно не можем его выбрать. – Голова его поникла, словно отяжелев, к желтизне на лице прибавился серый оттенок.

– Я позабочусь, чтобы твоему сыну оказали внимание и поддержку, какие только понадобятся, – произнесла Алиенора, стараясь сохранить твердость голоса. – Сделаю для него все, что в моих силах, так как знаю, что и он будет стараться изо всех сил как ради меня, так и ради своего отца. – Она мягко отняла руку. – Думаю, тебе следует немного отдохнуть.

Жоффруа с трудом поднял голову:

– Ты еще раз навестишь меня перед отъездом?

– Конечно. Мог бы и не спрашивать.

Алиенора встала и слегка дотронулась до его лица, и всем, кто это видел, показалось, что это был всего лишь ласковый жест герцогини, благоволившей к верному вассалу в трудной ситуации, но в ее душе появилась глубокая рана. Совсем не так она хотела бы с ним проститься.

Он взял ее руку и удержал.

– Если бы я мог вернуться в одно весеннее утро твоей молодости и увезти тебя навсегда, я бы так и сделал, – хрипло прошептал он.

– Не нужно… – Голос ее дрогнул.

– Я хочу, чтобы ты сохранила эту мечту и превратила ее в воспоминание. Того, чего никогда не было, но всегда будет.

Ее сердце обливалось кровью.

– Да, – прошептала она. – Всегда.

Он замолчал, чтобы отдышаться.

– Ступай. Я тебя догоню. Теперь, когда мы увиделись, я здоров.

Жоффруа отпустил ее руку, и Алиенора вышла из комнаты, словно ничего не случилось, но, закрыв за собою дверь, она прислонилась к стене и дала волю слезам, которые обжигали как огонь.

У него не было сил скрыть собственное горе, когда он глядел вслед Алиеноре. Казалось, будто от его сердца к ее руке протянулась нить. Ему было все равно, кто видит его слезы. Он понимал, что соглядатаи воспримут это за глупость больного человека, не имеющего больше сил служить своей госпоже и Аквитании. А правда уйдет с ним в могилу; и эта правда будет его сокровенным утешением.

Алиенора вцепилась в подлокотники кресла и, глубоко вдохнув, вздернула подбородок. Она вернулась в Божанси и теперь сидела на возвышении в большом зале, ожидая, что собравшиеся епископы объявят ее брак с Людовиком расторгнутым. Документ о разводе был уже готов, оставалось только дать просохнуть чернилам на пергаменте и поставить печать.

Она прибыла накануне из Пуатье, чтобы выслушать решение церкви и получить документ о разводе. Это были ее последние часы в статусе королевы Франции и окончание пятнадцатилетнего брака, который вообще не следовало заключать. Людовик сидел на троне рядом с ней, его лицо ничего не выражало. Застенчивый светловолосый юноша превратился во вздорного, одержимого религией мужчину тридцати двух лет, с вечно нахмуренным лбом. И все же он казался по-прежнему красивым в приглушенном свете, да и сила была на его стороне. Алиенора понимала, что отцы, у которых незамужние дочери, будут кидать жадные взгляды на него, стремясь взобраться по спицам на колесо Фортуны. И да поможет Господь той бедняжке, которая победит в этой гонке.

С места поднялся епископ Лангра, раздувая грудь, словно павлин, сверкая острыми глазками. Как раз сейчас он вперил взгляд в лист пергамента с висящей на плетеном шнуре печатью. Алиенора заподозрила, что это всего-навсего его записки, но епископ делал вид, будто это важный документ.

– Я, право, не знаю, – сказал он, потирая скулу, – могу ли я поднять вопрос о неверности королевы. – Произнеся эти слова, он оторвался от чтения и оглядел собравшихся священников. – Оно было задокументировано в нескольких случаях, и у нас есть свидетели, готовые все подтвердить.

Наступила напряженная, зловещая тишина. Алиеноре показалось, будто ее желудок прилип к позвоночнику. Она сосредоточилась на том, чтобы сохранить на лице непроницаемую маску, но мозг лихорадочно работал. «Что он узнал? Что собирается сказать?»

Епископ повернулся к столу и достал одну из золотых застежек, которыми она имела обыкновение подкалывать свои платья.

– Вот что было обнаружено в спальне дяди королевы в Антиохии – не просто в спальне, а в самой его кровати! – Он выразительно поднял брови. – В доказательство у меня есть показания свидетелей!

Маска Алиеноры соскользнула, ее губы скривились в отвращении. Эту заколку она лично подарила супруге Раймунда. Тоже мне новость – нашли заколку в спальне Раймунда! А замечание, что заколку обнаружили в его постели, – сплошной идиотизм, поскольку никто не станет предаваться любви в таких драгоценностях, а если бы ее сняли, то не оставили бы между простыней. Тем не менее королева поняла, куда клонит епископ. Сумей он обвинить ее в прелюбодеянии и представить при этом доказательства, то она теряет все.

Сидевший за столом Жоффруа де Лору, епископ Бордо, поднялся с места и громко прокашлялся.

– Господин епископ, поводом для расторжения брака служит близкое родство короля и королевы, и другой причины нет. Вам это известно.

Епископ Лангра повернулся к де Лору:

– Мне также известно, что мы должны выяснить правду, а не скрывать ее за попустительством и посторонними темами.

– Попустительство? – Де Лору расправил плечи. – Эту даму оговорили! – Голос его гремел от возмущения. Он широким жестом указал на Алиенору, которая тут же опустила голову и скромно уставилась на руки, сжимавшие четки. – Ей пришлось выслушать оскорбительные обвинения, не имеющие под собой никаких оснований, сколько бы вы ни бушевали. Перед вами набожная особа, которая соблюдает Божьи законы и уважает церковь. Я ее друг и наставник уже много лет и готов поручиться за ее добродетель в той же степени, в какой вы клевещете на нее. То, что злобная клевета прозвучала здесь из уст якобы божьего человека, не только несправедливо, но и идет вразрез с учением Христа, Господа нашего. Правда восторжествует. Она прозвучит на Божьем суде, где всем нам придется держать ответ перед нашей совестью, ибо кто, как вопрошал Господь, бросит первый камень? Мы не вправе судить по тому вопросу, а должны рассматривать только один – родственную близость. Именно эта проблема стоит перед нами сегодня – и никакая другая. Эта женщина не в суде!