Элизабет Чедвик - Летняя королева

Дверь открыла Петронилла и заглянула в комнату:

– Вот ты где! Тебя все ищут!

Алиенора обернулась, почувствовав недовольство:

– Я хотела хотя бы минутку побыть одна.

– Так мне сказать, что тебя здесь нет?

Девушка покачала головой:

– Так только больше будет неприятностей. – Она принужденно улыбнулась. – Я ведь тебе обещала, Петра, помнишь?

– Непохоже, что ты сама так думаешь. Жаль, что ты теперь должна спать с ним, а не со мной.

Алиеноре тоже было жаль.

– На это еще будет время. Ты всегда будешь рядом, всегда. – Она обняла сестру, надеясь принести утешение и ей, и себе.

Петронилла горячо ответила на объятия, и сестры только тогда разошлись, когда появились дамы из свадебной свиты, чтобы подготовить Алиенору к первой ночи, отругав ее за исчезновение. Невеста представила, как разгоняет всю эту компанию отцовским мечом, и напустила на себя гордый и величавый вид, чтобы скрыть страх. Потягивая из чаши пряное вино, она позволила снять с себя свадебный наряд и переодеть в сорочку мягкого белого полотна, после чего расчесать волосы до блеска золотистых волн, спускавшихся до талии.

Мужские голоса, восхваляющие Господа, возвестили о прибытии сильной половины. Алиенора расправила плечи и обратилась к двери лицом, как воин на поле брани.

Первым вошел архиепископ Жоффруа, торжественно вышагивая в сопровождении аббата Сугерия и двенадцати хористов, распевавших хвалебный гимн. Далее следовал Людовик со своей свитой – Тибо, графом Блуа, и Раулем де Вермандуа, за которыми следовали знатные вельможи Франции и Аквитании со свечами в руках. Настал час не для вульгарного веселья, а для достойной и торжественной церемонии, призванной засвидетельствовать, что будущий король Франции и юная герцогиня возлягут бок о бок на брачное ложе.

На Людовике была длинная белая ночная рубаха, похожая на сорочку Алиеноры. При свете свечей его глаза казались большими и темными, и в них читался испуг. Архиепископ велел молодым встать рядом и соединить руки, пока он бормотал над ними молитву, прося у Господа благословить этот брак плодовитостью и процветанием. Тем временем помощники Людовика установили у кровати небольшой переносной алтарь.

Ложе тоже благословили, щедро окропив святой водой, а затем короля отвели на левую половину кровати, Алиенору – на правую, чтобы обеспечить зачатие сына. Простыни были прохладными и хрустящими, когда она коснулась их ногами. Алиенора уставилась на вышитое покрывало, низко опустив голову, чтобы волосы закрыли ей лицо. Девушка сознавала, что среди свидетелей в комнате находится и Жоффруа де Ранкон, но не смотрела на него и понятия не имела, смотрел ли он на нее. Лишь бы скорее все закончилось. Лишь бы настало утро.

Наконец камердинеры выставили всех из комнаты, последней спальню покинула торжественная процессия священников с поющим хором. Упала щеколда, пение затихло вдали, и Алиенора осталась наедине с Людовиком.

Повернувшись к ней, он оперся на локоть, подложив ладонь под голову, и уставился на Алиенору с тревожной напряженностью. Она поправила подушки за спиной и осталась сидеть. Тогда он другой рукой разгладил простыню, обводя пальцем очертания одного из орлов. У него были длинные и тонкие пальцы, даже красивые. Мысль, что он сейчас ими прикоснется к ней, заставила Алиенору поежиться от страха… и первого проблеска желания.

– Я знаю, что нужно делать, – с трудом выдавила она. – Женщины объяснили мне мой долг.

Он протянул руку и коснулся ее волос:

– Мне тоже объяснили. – Его пальцы легко дотронулись до ее лица. – Но сейчас это уже не кажется долгом. Хотя я думал иначе. – Он нахмурил лоб. – Наверное, это неправильно.

Алиенора сжалась, когда Людовик наклонился над ней. Она надеялась, что они поговорят подольше, но, видимо, он настроился исполнить свое дело. Зря беспокоилась: учение у монахов не оставило его несведущим.

– Я не сделаю тебе больно, – сказал он. – Я не зверь, я принц Франции. – В его голосе прозвучала гордость. Он поцеловал ее в щеку и висок с нежностью, почти граничащей с благоговением. Его прикосновение говорило о желании, но не было грубым. – Церковь благословила нас, это святой долг.

Алиенора собралась с духом. Брак полагалось осуществить. Утром понадобится предъявить доказательство. И наверное, не так все страшно, иначе мужчины и женщины не стали бы часто этим заниматься и не писали бы песен и стихов об этом во всех живых плотских подробностях.

Он поцеловал ее в рот сомкнутыми губами и начал робко развязывать тесемки у ворота сорочки. Рука его дрожала, дыхание прерывалось. Алиенора поняла, что ему тоже не по себе, и это придало ей храбрости. Она ответила на его поцелуй и запустила пальцы в шевелюру мужа. У него была гладкая и мягкая кожа, дыхание отдавало вином и кардамоном. Между неловкими поцелуями и попытками отдышаться, они раздели друг друга. Людовик накрыл их простыней, так что получилась почти неосвещенная палатка под балдахином, потом лег сверху. У него было влажное от пота тело и такое же гладкое, как у нее. Светлые волосы казались шелком под ее пальцами. Она могла бы провести так всю ночь за поцелуями, прикосновениями и нежными объятиями, когда все еще предстоит познать. Но Людовику не терпелось пойти дальше, и спустя мгновение Алиенора приняла его.

Это был тайный канал. Место, где от слияния мужского и женского семени зарождаются дети, а затем из него же выходят на свет девять месяцев спустя. Источник греха и позора, но также и удовольствия. Создание Бога, создание дьявола. Ее деда отлучили от церкви за то, что он пал жертвой собственной похоти и тяги к этому месту в теле своей любовницы, а еще за то, что отказался бросить ее, хотя она была женой другого мужчины. Он писал хвалебные песни во славу прелюбодеяния.

Людовик мямлил и бормотал что-то похожее на молитву, но потом она поняла, что он просит Всевышнего быть с ним в эту минуту и помочь ему исполнить свой долг. Алиенора почувствовала острую, пронзительную боль, когда он овладел ею; она выгнула спину и стиснула зубы, стараясь не закричать. Он начал двигаться, но скоро охнул, с последним толчком содрогнулся и замер.

Через секунду он глубоко вздохнул и отстранился. Алиенора сомкнула ноги, а он вытянулся рядом с ней. Наступила долгая тишина. И это все? Больше ничего? Теперь ей нужно заговорить? Как-то раз в пустой конюшне она наткнулась на пару, пребывающую в томном блаженстве после совокупления, так вот они разговаривали и целовались не переставая, но, может быть, для нее и Людовика такое поведение не годится?

Немного погодя Людовик погладил ей руку и, отодвинувшись, надел ночную рубаху. Покинув кровать, он опустился на колени перед маленьким алтарем и произнес благодарственную молитву. Алиенора изумилась его поступку, но он выглядел таким красивым в свете свечей, переполненным верой, что она невольно почувствовала восхищение.