Ариадна Борисова - Змеев столб

Речь охватывала все существо Юозаса пьянящим упоением и неукротимо лилась в одержимое словом утро. Он словно исповедовался небу.

– В человеке есть всякое от бога и от черта, но у каждого чего-нибудь больше от одного из них, хотя «больше от черта» зависит иногда от обстоятельств даже у хорошего человека. «Когда его все время заставляют ненавидеть», – говорит пани Ядвига. А Хаим говорит, что ненависть может уничтожить в человеке личность… Я хочу быть человеком. Я хочу жить на родной земле, печь хлеб, заботиться о своей семье и любить свою женщину. Разве не этого должен хотеть на Земле любой человек?..

В конторе кто-то трижды стукнул в гонг. Взволнованные собаки, подняв торчком острые уши, снова забегали по кругу. Звенящие медные звуки гонга нарушили ход говорящих мыслей Юозаса, и тело напомнило, как ему больно и холодно.

– Эй, ты еще жив, малый? – послышался хриплый то ли со сна, то ли с перепоя голос Тугарина. – Еще не наделал в штаны «каак» со страху?

Он захохотал, довольный своей шуткой.

– Живой, – не без облегчения выдохнул милиционер, неожиданно почти трезвый, и встал рядом с сеточной оградой.

Перепуганный народ собрался на площади быстро, несмотря на раннее, дорабочее время, и остановился в нескольких шагах от сетки. Женщины жалостливо перешептывались, подростки во все глаза уставились на Заику Юозаса. Он висел на Змеевом столбе вверх ногами, а вокруг его головы желтела лужа собачьей мочи и сверкала в утренних лучах, как венец.

Заведующий участком забрался на трибуну.

– Люди мыса! – торжественно начал он. – Смотрите на этого человека и запомните хорошенько: так мы наказали злостного преступника и подобным же образом будем наказывать каждого, кто протянет вороватую руку к нашему общему социалистическому достоянию!

По толпе прокатилась шумливая волна непонимания и гнева.

– Вы не имеете права! – закричала фельдшер Нина Алексеевна. – Гринюс болен, он еще не до конца выздоровел, я буду жаловаться!

Начальник и ухом не повел.

– Все мы ждем пекаря. Ждем, когда на наших столах наконец появится хлеб, а Гринюс залез в пекарню с целью украсть…

Тугарин осекся, заметив спешащих к площади пани Ядвигу и Марию, но через мгновение продолжил:

– …муку! Я мог бы отправить Гринюса в Тикси. Пусть бы его осудили. Столбы – лучшая расплата для вора, который отделался тремя часами собачьей неприятности!

…Три часа? Всего три часа?! Юозас не поверил. Ему казалось, что он провел с псами целую жизнь.

– Разве Гринюс не достоин казни? Он посмел посягнуть на наш будущий хлеб!

Сердце Юозаса едва не взорвалось от возмущения.

– Это неправда, Змей! – раздался вдруг его сдавленный голос, и ошеломленная толпа ахнула. – Да, я разбил замок и зашел в пекарню, но только потому, что хотел испечь хлеб! Я – не вор, я – пекарь!

– А ну-ка освободи парня, – задыхаясь от бега, велела пани Ядвига милиционеру, и столько яростной власти было в ее внешнем спокойствии, что Вася беспрекословно повиновался еще до того, как Тугарин нехотя приказал с трибуны:

– Ладно, развязывай…

– Простите меня, я все объясню дома, – виновато сказал Юозас, увидев за сеткой бледные лица пани Ядвиги и Марии.

Его слабый голос был отчетливым. Таким отчетливым, что они улыбнулись.

Юозас проболел еще почти месяц и ни разу не нарушил предписанного Ниной Алексеевной режима, а разговаривал так много, что маленький Алоис в восторге назвал старшего брата «ладио». Будто торопясь выплеснуть весь запас слов, накопившийся в нем за долгие годы молчания, Юозас часами рассказывал братишке об отце, Литве, булочной и хлебе, который Гринюсы пекли и будут печь, когда вернутся в Каунас. Юозас попросил Марию научить его русскому алфавиту и к концу месяца уже сам по складам читал вслух газеты.

К тому времени на мысе появился хлеб. Буханки у новоприбывшей пекарши выходили влажные, тяжелые, с кисловатым пивным душком, но все равно это был хлеб! Не клейстер. А в новогодние праздники Алоис поверил, что пирожные действительно существуют. Их принес ему Дед Мороз.

Пока ребенок спал, Юозас состряпал песочные пирожные из своей сахарной нормы, морошки, хорошей советской муки и костного оленьего жира, потому что у Хаима появились деньги.

– Иногда и я верю в Деда Мороза, иначе кто бы загнал голубого песца в твою заячью петлю? – шутила с Хаимом пани Ядвига.

Об этой неслыханной удаче они знали вдвоем и никому не говорили, ведь только имеющие лицензию звероловы могли охотиться на песца и весь мех сдавали государству. За такую шкурку в приемке пушнины кадровому охотнику заплатили бы около пятисот рублей, а пани Ядвиге удалось выменять на нее у продавщицы Тамары десять килограммов первосортной пшеничной муки плюс двести рублей. На деньги Хаим купил у кочевников оленье стегно. Новый год встретили с мясным пирогом и светом – отоварились на талоны лампой и керосином, включенным в список пищевых норм.

Зина Тугарина увлеклась художественной самодеятельностью. Нашлись музыканты, танцоры, певцы, и в праздник устроили концерт. Хаим солировал в сопровождении ансамбля и шутил дома:

– Еврей в сопровождении русско-литовско-финского ансамбля поет итальянские песни на якутском мысе! Ну где еще найдешь такой интернационал?

Вскоре власти разрешили переписку с Большой землей. Хаим написал всем родным, Мария – отцу Алексию и фрау Клейнерц в Клайпеду. Почту два раза в месяц привозили из Тикси на собачьих упряжках, а туда ее доставляли самолетом. Почтальон Фрида, жена Галкина, пять раз била в гонг, возвещая о прибытии писем.

На мысе образовался рыбацкий колхоз. Колхозные артели по-прежнему без выходных промышляли вахтенным методом по островам. Домой они возвратились лишь на Первомай.

Перед парадом в школе была проведена военная подготовка. Витауте очень волновалась, но справилась с заданием хорошо: метнула деревянную гранату близко к цели и прочла наизусть заметку из «Пионерской правды» об опасном огоньке свечи, издалека видном врагу.

Утром площадь у конторы расцвела кумачом лозунга «Веди нас к победе, великий Сталин!», а после парада и концерта каждой семье совершенно бесплатно подарили по батону американской колбасы. Зина Тугарина так и сказала: «По батону», хотя по виду колбаса напоминала соединенные абрикосовые косточки, на спор вытянутые в длину неведомым силачом. Сухую колбасу даже строгать было сложно, и пани Ядвига опять помянула довоенный (до Первой германской войны) аварийный запас союзников.

Американскую колбасу отварили в воде, продукт сделался съедобным и очень понравился Алоису.

Победный лозунг после майских торжеств не сняли, а 9 мая выяснилось, что не зря.