Пенни Винченци - Наперекор судьбе

– Не надо. Зачем она мне? Пусть возьмет. Нони, держи книжку. Maman тебе ее вечером почитает.

– Maman, ты почитаешь?

– Обязательно.

Где-то они окажутся сегодня вечером. Наверное, будут сидеть в машине. И спать им тоже придется в машине. Но ведь это не помешает ей почитать детям перед сном. Адель завела мотор и через открытое окошко послала мадам Андре воздушный поцелуй. Та улыбнулась, хотя по пухлым щекам градом катились слезы.

– Постойте! Вот, возьмите. – Мадам Андре полезла в карман фартука, вытащила два яблока и подала в окошко машины. – Детям.

А совсем неподалеку, на площади Сен-Сюльпис, Люк отдал свою листовку и стал проталкиваться сквозь густеющую толпу. Это был настоящий кошмар. Ему казалось, что он задохнется в сжимающемся людском кольце… Вот и улица. Его улица, его дом, его дети и Адель.

– Au revoir, chère мадемуазель Адель. Я так думаю, вы в Англию собрались?

Адель впервые услышала от нее этот вопрос.

– Да, – ответила Адель, стремясь говорить твердо и убедительно. – Я возвращаюсь в Англию. Домой.

Глубина траншей была вполне приличной – около шести футов. Их опоясывала колючая проволока. Каждый субъект, не имеющий права находиться в них или рядом, рисковал попасть под заградительный огонь.

– Мы устроили чертовски мощную линию обороны, – удовлетворенно произнес лорд Бекенхем.

Он стоял возле окна в фасадной части дома и смотрел на свой рубеж, преграждающий доступ со стороны Оксфорда.

– У нас отличное местоположение. Откуда бы ни наступал враг, мы его заметим. Во всяком случае, я на это надеюсь. Зададим им порку по первое число. Наши люди готовы к любым сражениям.

Леди Бекенхем хотела сказать, что порка, обещанная лордом Бекенхемом и его отрядом самообороны, едва ли компенсирует вторжение немецких войск, если таковое произойдет, но потом решила промолчать. Устройство оборонительных рубежей на подступах к поместью вдохнуло в ее мужа новую жизнь и вернуло былую бодрость.

– Отлично, – сказала она. – Кстати, ты говорил с директором школы? Он должен внятно объяснить мальчишкам, что им нельзя выходить за пределы рубежа обороны. Да и сами траншеи опасны. Еще, чего доброго, на проволоку напорются.

– Естественно. Я же тебе объяснял. Приказы обязательны для всех. Первый же сорванец станет примером…

– Бекенхем! Неужели ты думаешь, мальчишки тебе поверят, что их ждет пуля, если они спустятся в траншеи?

– А с чего им не поверить? Я в их возрасте поверил бы.

– С тех пор как ты был в их возрасте, многое изменилось. Что предлагает директор в качестве наказания?

– Наговорил мне разной ерунды про домашний арест. Я ему предложил: для острастки хорошенько выпороть нарушителя. Так у них, видите ли, теперь это запрещено. Но я этим мальцам постоянно твержу про заградительный отряд.

– Лучше я сама поговорю с ними у себя на ассамблее.

Встречи, называемые леди Бекенхем ассамблеями, проходили каждую неделю, обычно по воскресеньям, после ужина. Разговор там велся о дисциплине и прочих вещах, весьма важных для мальчишек. Как ни странно, мальчишкам эти встречи нравились. «Твоя прабабка – отличная старая калоша, – признался Генри Уорвику его дружок. – Всегда чего-нибудь веселенькое расскажет». Самой леди Бекенхем эти ассамблеи тоже очень нравились. Они стали неотъемлемой частью эшингемской жизни, ибо леди Бекенхем убедилась, что, кроме нее, приструнить этих оболтусов некому.

Прежний директор – молодой, умевший держать мальчишек в руках, – ушел в армию. На его место был назначен Джон Докинз – человек приятный, но, как вскоре оказалось, весьма мягкотелый. Не зная его особенностей, леди Бекенхем считала, что он сумеет надлежащим образом поддерживать дисциплину среди учащихся. Иными словами, она думала, что правила, существовавшие в школе, переехали вместе с мальчишками из Дувра в Эшингем. К этим правилам добавились еще несколько, обусловленных новым местонахождением школы. Однако действительность очень скоро показала леди Бекенхем, что дисциплина на новом месте практически отсутствует. Она даже пожалела о решении разместить школу у себя в поместье. Пятьдесят сорванцов, пятеро учителей и двое служащих плюс члены семьи леди Бекенхем и местные слуги… Эшингем вдруг оказался довольно густонаселенным. И дело было отнюдь не в тесноте. В просторном дом вполне поместились бы сто человек и даже больше. Но положение осложнялось из-за шума и отсутствия дисциплины. Ни Докинз, ни его коллеги не могли должным образом справиться со своей оравой.

Нельзя сказать, чтобы в частную привилегированную школу набрали отъявленных шалунов. Эти мальчишки умели прекрасно себя вести, но они оставались мальчишками. Что бы им ни говорили взрослые, мир, в который они попали, манил свободой. Здесь росли десятки и сотни деревьев, годных для лазанья. Здесь текли ручьи, так и звавшие строить плотины. Здесь паслись настоящие животные, которых можно было потрогать, погладить, покормить. Для кого-то такое искушение свободой и природой оказалось непреодолимым. Верховодили в этой компании, естественно, Генри и Ру Уорвики, прекрасно знавшие окрестности Эшингема. Они же устраивали запретные развлечения, расплачиваться за которые приходилось их однокашникам. Нескольких сорванцов уже крепко наказали за разведение костров, охоту на кроликов (к счастью, эту затею удалось вовремя раскрыть), безнадзорное купание в реке и прыжки с высокой крыши сенного сарая в копну сена. Но все это меркло в сравнении с ночными скачками без седла. Упомянутые «прогулки при луне» стали последней каплей. Леди Бекенхем пришла в ярость и готова была выдворить школу обратно в Кент. Джон Докинз сам был в ужасе, к которому примешивался страх за мальчишек. Только чудом юные наездники не свалились с лошадей и не сломали себе шеи.

– Что вы мне говорите про их шеи? – бушевала леди Бекенхем. – Их шеи меня не заботят. Ну и сломали бы – другим было бы неповадно. Эти малолетние остолопы не понимали, на ком они решили покататься. Одна из лошадей – жеребая кобыла, если это вам что-то говорит. А второй – жеребец, который так и норовит вырваться на свободу. Если бы ему вздумалось перескочить через ворота, одному Богу известно, чем бы это кончилось. С одной из моих лошадей такое случилось. Сломала себе хребет. Ветеринар был бессилен. Пришлось пристрелить. Вот что, мистер Докинз, позвольте-ка мне самой поговорить с вашими подопечными. Похоже, вас они не больно-то слушают.

Мистер Докинз почти не возражал, и на следующее же утро, после молитвы, проводившейся в бальном зале, леди Бекенхем выступила с краткой речью. Она напомнила мальчишкам, что они не у себя дома, а в гостях и что правила, установленные хозяевами, надо соблюдать, иначе гостей попросту выдворят из Эшингема.