Пенни Винченци - Наперекор судьбе

Она говорила с чувством глубокого облегчения, какое бывает у людей, сумевших уцелеть при серьезной аварии или излечившихся от почти смертельной болезни.

– Слава богу, – произнес Оливер, глядя на жену. – И одному Богу известно, как Себастьян сумел закончить эту книгу.

– Не говори глупостей, Оливер, – оборвала его Селия. – Работа – лучшее лекарство от боли.

– Неужели? – спросил он, улыбаясь своей обманчиво-туманной, милой улыбкой. – Наверное, тебе это известно.

Селия оставила его слова без ответа.

– Больше всего я боялась, что книга получится плохой. Не хотелось бы печатать слабую вещь и потом получать язвительные рецензии. Со времени публикации его предыдущей книги прошло три года. Читатели ждали шедевра. Представляю, как переживал бы Себастьян, если бы мы отказались печатать его книгу и объяснили причину.

– Но к счастью, все обошлось. Ты уже сообщила ему об успехе?

– В двух словах. Я пригласила его сегодня на ужин. Надеюсь, ты не против?

– Селия, даже если бы я сказал, что против, это что-то изменило бы?

Селия весьма странно посмотрела на него:

– Но я знала, что ты не станешь возражать.

– За десятую книгу «Меридиана», – произнес Оливер, поднимая рюмку.

– За десятую, – отозвался Себастьян. – Надеюсь, с книгой все нормально.

– Селия говорит, это просто чудо.

Себастьян замолчал, потом угрюмо произнес:

– Она вряд ли сказала бы что-то другое… учитывая обстоятельства.

– Мой дорогой Себастьян, когда дело касается издания книг, Селия говорит только правду.

На Себастьяна смотрели выцветшие синие глаза. Смотрели очень спокойно, без каких-либо эмоций. Писатель помолчал еще немного.

– Оливер, ты очень добр ко мне. Больше, чем я того заслуживаю.

– Мы должны заботиться о наших авторах, – уже менее серьезным тоном произнес Оливер. – Наше издательство в большом долгу перед тобой.

– Я лишь хочу… – начал Себастьян и замолчал.

Оливер понял его молчание и взялся за бутылку портвейна.

– Еще рюмку?

– Пожалуй, нет… Ну, если самую малость.

Оливер налил ему полную рюмку.

После смерти Пандоры Себастьян сильно пил.

Это кошмарное состояние продолжалось дни, недели, месяцы. Первую неделю или чуть больше Себастьян прожил на Чейни-уок. В кровать он не ложился, а лишь ненадолго засыпал на каком-нибудь диване. Он день и ночь бродил по дому, иногда выходил на улицу, где с бешеной скоростью вышагивал вдоль набережной, потом снова возвращался, словно уставший, преследуемый зверь, ищущий себе нору.

Селия почти не отходила от него. Оливер слышал, как они о чем-то говорят за закрытыми дверями. Эти разговоры велись в разных комнатах, ибо обычная непоседливость Себастьяна значительно возросла и он нигде не мог оставаться подолгу.

Адель и Джайлз, боясь оказаться свидетелями переживаемых Себастьяном мучений, старались держаться от него как можно дальше. Джайлз ограничивался словами сочувствия, произносимыми скороговоркой, Адель – торопливыми объятиями и поцелуями, после чего спешила к себе в комнату. Зато Кит оказался на удивление смелее и крепче своих брата и сестры. Едва Себастьян появился у них дома, мальчик обнял писателя и сказал:

– Я вам очень, очень сочувствую.

Себастьян долго стоял, обнимая Кита, спрятав свою крупную голову в его волосах, затем посмотрел на него и увидел в синих глазах мальчишки слезы искреннего сочувствия.

После этого, где бы они ни встречались: в коридоре, на лестнице или даже на ступеньках крыльца, на котором Себастьяну понравилось сидеть и курить, глядя на реку, Кит неизменно спрашивал писателя, хочет ли тот побыть один или не возражает против его общества. Кит с одинаковой легкостью принимал любой ответ. Когда они оказывались вместе, Кит молча сидел, а отвечал, только если Себастьян заговаривал с ним, но чаще просто прислонялся к его руке и опускал голову ему на плечо.

– Это так мило, – рассказывала Венеции Адель. – Когда Кит рядом с Себастьяном, он похож на щенка, который ластится к хозяину. Они и раньше прекрасно ладили. Но Киту всего десять лет. Просто удивительно, что он знает, как себя вести в такой ситуации. Жаль, я этого не знаю. Бедный, бедный Себастьян. Я еще ни у кого не видела такого бесконечного страдания.

Похороны были самым жутким днем. Многие участники этой церемонии признавались, что не помнят ничего более ужасного. Себастьян мужественно держался, когда гроб внесли в церковь. Во время службы он стоял неподвижно и смотрел прямо перед собой. Рядом с ним были Селия и Кит. Себастьян попросил, чтобы службу проводили без музыки, сказав, что просто не выдержит. Однако тишина оказалась ничуть не лучше, превратившись для него в воплощение боли.

Себастьян оставался молчаливым до последнего момента, когда гроб приготовились закрыть и опустить в могилу. День выдался прекрасный. Где-то в глубине кладбища щебетали птицы. Сквозь листву пробивались солнечные лучи. Даже когда Себастьян положил в гроб букетик белых цветов – любимых цветов Пандоры, – он еще владел собой. Но когда прозвучали слова, подводящие черту, когда он услышал, что ее «предают земле, ибо земля к земле, пепел к пеплу и прах ко праху»… Себастьян зарыдал. Громко, отчаянно. Он продолжал стоять, глядя на гроб и понимая, что видит Пандору в последний раз. Его большие плечи вздрагивали, а слезы текли по лицу, как у маленького мальчика. Рядом стоял маленький мальчик, который взял Себастьяна за руку, нежно поцеловал, потом посмотрел на Пандору, усыпанную цветами, и прижался головой к руке взрослого. Так они и стояли, Кит и Себастьян, стояли долго, а птицы продолжали петь в кладбищенской тишине. Постепенно рыдания Себастьяна стихли, и наконец Кит очень осторожно повел его к выходу с кладбища.

Пандору убил тромб. Небольшой сгусток крови, быстро поднявшийся по артерии ее хрупкого тела к сердцу. Ее смерть была мгновенной и тихой. Это произошло всего через неделю после рождения малютки Изабеллы. В тот день Пандоре сказали, что на следующей неделе ее выпишут домой. Себастьян находился рядом. Пандора попросила принести ей ребенка. Себастьян подошел к колыбели, поднял дочь на руки, и в это время со стороны кровати донесся слабый звук. Себастьян снова уложил ребенка, метнулся к жене, но Пандора уже покинула этот мир. Пришедший врач стал говорить, что смерть рожениц в первые дни и недели после родов – явление не такое уж и редкое. Врач пытался успокоить Себастьяна, а заодно и защититься от вспышки яростного гнева, охватившего писателя. Персонал больницы недоумевал, почему он винит в случившемся их. Медицина еще не научилась выявлять тромбы, не говоря уже том, чтобы их лечить.