Наталья Павлищева - Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)

Оницифор услышал гневные голоса татар. Он подумал, что это бранятся на него, и поднял голову. Татары дружно кричали на старика. Тот стоял, потупившись и свесив руки. «За что это они его?» – было удивился Оницифор, но спустя мгновение догадался, что старик заупрямился и решил не осквернять своих рук богомерзким делом.

К старику подошли два татарина. «Сейчас посекут», – решил Оницифор и невольно предостерег старика: «Поберегись!» Тут же убоялся, что татары услышали его и непременно показнят. Он посмотрел на Хомяка. Хомяк, сморщив лоб, что-то прокричал. Татары, подошедшие к старику, не сговариваясь, стали делать то, что им велено. Молча схватили старика и поволокли к костру. Старик обернулся в сторону Оницифора и взмахнул рукой.

Татары бросили старика подле костра. Над его тщедушным стянутым узкой свиткой телом навис огромный пышущий зноем и дымом котел. Еще миг – Оницифор не поверил своим глазам. Возглас изумления, ужаса и сострадания непроизвольно вырвался из его уст. Татары разделились: один из них схватил старика за грудь, другой – за ноги; они подняли старика, руки которого беспомощно рассекали пропитанный заревом огней воздух, и опрокинули вниз головой в котел. Послышались мгновенно оборвавшийся истошный крик и шум от всплеска воды, поднявшиеся брызги обожгли татар и заставили их отвернуться.

Все тело старика, голова и плечи которого скрылись в кипевшей воде, застыло, затем изогнулось; несмотря на то что татары держали его за ноги, оно будто подалось вверх, судорожно задергалось, но затем обмякло, скривилось и стало погружаться в кипяток. Вскоре на поверхности воды виднелись только подергивающие ступни ног. Но затем и они скрылись.

Не стало больше старика. Только бездонное небо, равнодушная стылая ночь да пузыри на воде.

На глазах у Оницифора было столько загублено христиан, что, думалось, все добрые чувства притупились. Но тут… Жил человек, старый и немощный, мучился от глада, мороза, кручинился от разорения собственного очага и родной земли, старался утешить, примирить, участливо внимал речам Оницифора – не стало его. И небо то же, и снега те же, и люди, злые и измученные, тут же, а старика, который только что сидел подле и голос которого еще не померк в памяти… Старика нет. И не осталось от него ни следа, ни косточки. А что он пережил, когда лицо обожгло и очи ослепило дымным и жгучим варом? Ведь не сразу отошла его душа, позналась с тяжкими мучениями, огненным жжением, удушьем.

Оницифор был так потрясен увиденным, что на время перестал осознавать окружающее и свои действия. Он продолжал бросать в котел обрубки посеченных, но делал это бессознательно. Он даже не сразу заметил, что все обрубки покиданы в котлы, и некоторое время шарил рукой по снегу, не поднимая глаз.

Он не уловил мгновения, когда доселе притихшая Москва ожила, ворота Наугольной стрельни раскрылись, осел ранее вздыбленный мост через ров. Из мрачного чрева стрельни вылетели всадники и понеслись вниз, в сторону порушенного Подола.

Татары, находившиеся перед Наугольной, смешались. Они уже стояли плотными рядами и ждали властного и зычного клича, который должен бросить их на стены. Но вместо позыва на них налетела конница и пошла безжалостно сечь и топтать. От ее напора татарские сотни побежали к реке, бросив чуть наклоненную к городской стене вежу.

Привычный и размеренный гул татарского стана прорезался ором. В ночной, окрашенной заревом огней синеве метались по берегу реки и между порушенными постройками Подола неприятельские толпы. Задымилась подожженная осажденными вежа.

– Москва вылазку учинила! Побежали! – коломнянин дернул Оницифора за руку. – Что же ты стоишь? Или хочешь быть заживо сваренным?

Оницифор непонимающе посмотрел на его искаженное, обезображенное резко проступившими морщинами лицо. Переполох, произошедший среди татар, потряс юношу, толкал на предерзкий шаг, но мерещилось тянувшееся из котла тело старика.

– Как знаешь!.. Я побежал! – крикнул коломнянин и отпихнул Оницифора. Его облаченная в сорочку фигура растворилась в темноте.

Оницифор было направился за коломнянином, но остановился, осмотрелся и, увидев справа от себя всадников, от которых, крича и размахивая руками, бежали татары, поспешил к ним. Его внимание вначале привлек бегущий к реке кривоногий татарин, затем показался меченый полоняник, тыкавший в неловко пятившегося Хомяка раскаленной, разбрасывающей искры головней, в стороне пронеслись неясные изогнувшиеся тени всадников. Ему показалось, что он уже различает впереди сорочку коломнянина, но тут же он услышал сбоку шумное порывистое дыхание, и что-то большое и плотное налетело на него и сшибло с ног.

Он вскрикнул не столько от боли, сколько от нечаянности этого сильного толчка и ощутил, как его почти нагое тело колет и студит снег. Неподалеку послышался многий конский топот, беспорядочные выкрики и звон оружия. Оницифор весь сжался, закрыл голову руками, подогнул ноги и притих; он даже дыхание затаил, терпел сколько мог, до боли в груди, до помрачнения.

Ему показалось, что прошла целая вечность, когда эта дико кричавшая, испускавшая треск и звон людская круговерть удалилась. Установившаяся тишина казалась настораживающей. Оницифор, не отнимая рук от головы и не меняя положения тела, несколько раз глубоко вздохнул, подавился и изошелся в частом надрывном кашле. Он бился головой о жесткую и тонкую, схваченную морозом кромку снега, затем встал на колени – некоторое время его тело содрогалось от грудных судорог.

Когда же он успокоился, вытер влажные очи и осмотрелся – не увидел никого подле. И коломнянин пропал, а ведь совсем близко был. С досады, что упустил желанного напарника и что одинок, Оницифор едва не заплакал.

Со стороны Подола, откуда слышался шум неистовой сечи и где снега да ночная синева над ними помрачались мечущимся людским и конским клубком, Оницифор уловил знакомое бранное слово, и прислушался. Его слух явственно улавливал родную речь. «Там наши вои!» – догадался он и устремился к своим.

Чем ближе он подбегал к постройкам Подола, тем чаще ему попадались татары. Это были не те татары, которые измывались над полоном, надменные, сытые, злые, похожие на служителей сатаны. То были настороженные, а то и пуганые вороги, и тень Оницифора их пугала так же, как пугали выехавшие из Кремля витязи.

Число татар между кремлевской стеной и Москвой-рекой быстро увеличивалось. Многие из них уже не бежали, а стреляли в сторону Кремля. Через их головы Оницифор видел всадников в знакомых бронях и шеломах. Татары приметили Оницифора, что-то прокричали ему и даже пустили стрелу в его сторону. Оницифор не видел ее полета, только заметил, как в него прицелились. Он тотчас упал и пополз в сторону реки. Он знал место, где сейчас находился. Здесь должен быть овражек, на дне которого застыл скованный льдом ручей. Овражек начинался у рва и тянулся через луг к реке. Оницифор сейчас полз к нему.