Мишель Моран - Избранница Наполеона

Мария-Луиза мешкает.

— Это… Это невероятная честь, — отвечает она.

— Вам еще нет и двадцати, а перед вами уже весь мир. Теперь, когда вы замужем, чем вы хотели бы заняться? Какие цели перед собой ставите?

Каролина хочет знать, как изменится ее жизнь с приездом Марии-Луизы. Все присутствующие напряженно ждут ответа. Может, виной тому отблески огня в ее золотых волосах или ее серьезный взгляд, но в этой молодой императрице есть что-то притягивающее.

— Я не помышляю для себя ни о каких достижениях, — говорит она, — кроме служения моему супругу и стране.

Каролина поворачивается к Колетт и смеется. Она думает, Мария-Луиза с ней играет.

— Добропорядочная и покорная жена, — произносит она в ответ. — Как это мило!

— Вы спросили, каковы мои устремления, — отзывается императрица, — и я вам о них рассказала.

Королева Каролина каменеет.

— Что ж, первую императрицу в Париже любили, — говорит она. — Во Франции она была образцом вкуса и стиля. Советую обратить на это внимание, если хотите стать Наполеону хорошей женой. Завтра вы получите подходящую одежду. И эта собака… — Она брезгливо морщит нос. — Ее надо будет оставить здесь.

— Зиги никому не отдам! — Императрица поднимается, и граф Нейпперг тоже встает. — Он едет со мной, или я не сдвинусь с места.

— Ваш супруг, ваша светлость, терпеть не может животных. Советую вам сегодня же попрощаться с вашим псом. И не только с ним, — безжалостно добавляет она, — а и со всем австрийским. Включая ваших фрейлин. Таковы распоряжения самого императора.

— И насчет спаниеля тоже? — с вызовом произносит Нейпперг.

— Это всего лишь животное , — отвечает королева, давая понять, что на такую малость и внимания обращать не стоит. — Найдет себе другого хозяина.

Мария-Луиза зарывается лицом в собачью шерсть, и тишину в комнате нарушает лишь потрескивание дров в камине. В детстве, на Гаити, отец учил меня истории и рассказывал о точно такой же сцене, произошедшей при отъезде из Вены Марии-Антуанетты.

— Зиги я не оставлю! — твердо заявляет Мария-Луиза. Но Каролину это не трогает.

— Это не вам решать.

Мария-Луиза смотрит на Нейпперга, словно окончательное решение за ним.

— Пора, — объявляет тот, беря ее под руку.

Дамы австрийского двора поспешно поднимаются, а королева Каролина кричит им вслед:

— Выезжаем завтра в восемь!

Но никто не реагирует на ее слова.

— Поль, скажи им! Убедись, что они поняли!

Мария-Луиза разворачивается.

— Мы прекрасно поняли. Слух у меня такой же отменный, как мой французский, — добавляет она.

Императрица поворачивается и уходит, а Колетт в ужасе зажимает рот рукой.

Как только австрийцы удаляются, королева шипит:

— Он посадит ее под замок, а ключ выкинет. Поль, я хочу, чтобы ты позаботился, чтобы эта девчонка к восьми была готова. Это значит, ее надо поднять в пять и одеть к шести. Хочет она того или нет, но она у меня будет выглядеть как француженка.

— А с графом что? — Я вглядываюсь в лицо Каролины, пытаясь определить, заметила она или нет. — Его тоже будить? Он же захочет ехать с нами.

— Он может хотеть что угодно! — злобно огрызается она. — Его же не Меттерних зовут? Значит, остается здесь. В Австрии. Наш маленький лебедь теперь замужняя женщина. Если она такая дура, что крутила любовь с этим графом, меня это не касается.

Стало быть, она видела, как Нейпперг касался колена императрицы и как она на него смотрела, когда граф решительно встал на ее защиту.

Появляются с полдюжины слуг — проводить нас в наши покои, но когда я оказываюсь в отведенной мне комнате, сна и в помине нет. Здесь невероятно холодно, до самых костей пробирает. Но не холод мешает мне уснуть. Завтра жизнь молодой женщины изменится. Неважно, спала она с этим графом или нет — в тот момент, как она пересечет границу Франции, ее беззаботной юности придет конец. Браунау будет последним в ее жизни австрийским городом, и даже блюда, которые она ела сегодня на ужин, ей никогда больше не отведать. Завтра она отправится в Компьень, где познакомится со своим мужем. Агнец в волчьей стае, думаю я и закрываю глаза, вспоминая, какие надежды обуревали меня в мой первый приезд в Париж.

Когда Полина уговорила меня уехать с Гаити, мне было почти восемнадцать — немногим меньше, чем молодой императрице. Но в отличие от этой девочки решение все же принимал я сам. Война внесла раскол в мою семью, и, узнав, что мой сводный брат выступает на стороне наполеоновского вторжения, мама перестала с ним разговаривать. А ведь она была ему как родная мать. Мама Люка умерла, когда ему было семь лет. Подумать только, он бесплатно кормил и поил французских солдат, отлично зная, что они собираются обратить в рабство вырастившую его женщину.

Я устал от раздражения, отравлявшего атмосферу в нашем доме, а с Полиной была надежда на какое-то будущее — и покой.

Мама плакала от радости, что я уезжаю подальше от войны с французами. Но оставив отцовскую плантацию, я обрек родных на куда худшую судьбу, чем раздор. Известие об их гибели я получил от нашего соседа.

«Их больше нет, — написал он мне спустя год после моего приезда в Париж, — а я возвращаюсь во Францию, поближе к цивилизации». Однако уничтожили мою семью именно французы . Французы поработили мою мать-гаитянку. И французы развязали ту войну.

И все же, если бы не французы, меня бы вообще не было.

Я думаю об отце, и как бы он был счастлив узнать, что изо всех образованных людей в Париже император выбирает меня, когда хочет поговорить о Вольтере. Будь он сейчас жив, он бы писал мне письма о зимнем урожае, рассказывал бы, как высоко поднялись бобовые и как Люк по-прежнему бьет баклуши. Мы бы шутили по поводу маминой способности предсказывать дождь и всеми способами избегали бы упоминаний о войне.

Человек не должен терять близких. Но завтра, когда мы отправимся в Париж, именно такие чувства будет испытывать молодая императрица. Ночной холод постепенно отступает, а я думаю о том, какую жертву она приносит ради своего отца. Потом где-то во дворе этого скованного льдом и снегом дворца кричит петух, я встаю и одеваюсь. Когда я открываю дверь и выглядываю из комнаты, дворец еще погружен во мрак. У каждой лестницы стоит стража, я спрашиваю первого же солдата, как найти покои императрицы.

— Этажом выше. Самая большая дверь по правую руку.

Я поднимаюсь и представляю себе, как сейчас должно быть тепло во дворце Тюильри. Здесь же какой-то нерадивый слуга забыл закрыть окно, и видно, что деревья в парке окутаны густым туманом. Как они здесь только живут, в этом холоде, от которого перехватывает дыхание!

Когда я подхожу к двери покоев императрицы, навстречу выступают два австрийских стражника.