Джейн Харрис - Гиллеспи и я

Во всем этом бедламе я различила звуки с верхнего этажа: нетерпеливые шаги, затем ритмичный стук, словно кто-то возмущенно колотил по половицам тростью или палкой. Художник — у себя в мансарде. Стук повторился шесть-семь раз и утих, затем раздался грохот — что-то тяжелое ударилось о деревянные половицы: видимо, художник, отчаявшись, отшвырнул трость.

Тем временем Сибил вытянулась на ковре, прижав руки к бокам и завывая «Папа-а-а!». Утомленная долгой истерикой Энни сдалась и позволила дочери подняться к отцу в мастерскую. Вопли и завывания тут же сменились тихими всхлипами. Сибил встала и медленно поплелась в коридор, напоследок окинув каждого из нас мрачным укоризненным взглядом.

На лестнице послышались шаги: сначала медленные и неуверенные, затем все быстрее. Наконец счастливая Сибил побежала вверх, прыгая через ступеньки. Через миг скрипнула дверь — судя по всему, в мастерскую ее отца, Неда Гиллеспи.

Ах да — Нед Гиллеспи. Должно быть, дорогой читатель, вы недоумеваете, когда же он наконец разбавит наше исключительно женское общество. Увы, на сей раз вас ждет разочарование: в тот день Нед не спустился к чаю и ни разу не показался в гостиной.

Признаюсь, мне было весьма любопытно увидеть сына Элспет: что, если это тот самый художник, с которым мы когда-то встретились в Лондоне? Жизнь полна удивительных совпадений. В общем-то я попала на выставку в Гровеноре по чистой случайности — будь моя воля, я бы ни за что не оставила тетушку Мириам одну. Как я уже писала, она тяжело болела и к концу сентября требовала ухода практически круглосуточно. Наконец друзья, обеспокоенные моим изможденным видом, предложили мне на один вечер покинуть свой пост и отправиться с ними в Гровенор, а затем вместе поужинать. На открытия выставок всегда собираются полчища скучных разодетых франтов, и я до последнего не могла определиться. Во-первых, я переживала за тетю, а во-вторых, ужасалась перспективе часами вести вынужденные светские беседы в шумных залах. Тем не менее друзьям удалось меня убедить.

Как я и опасалась, в галерее мы застали настоящее столпотворение — даже в огромном Западном зале яблоку было некуда упасть. Друзья только что пришли с обеда и беззаботно веселились; я же, напротив, пребывала в мрачном расположении духа и вскоре, устав от шумной компании, решила немного отстать и побродить в одиночестве, разглядывая картины и скульптуры.

В относительно тихой части Восточной галереи я задержалась у небольшого полотна под названием «Мастерская», резко контрастирующего с алой драпировкой стены. На картине в полный рост была изображена элегантная дама в черном платье. Мольберт на заднем плане выдавал обиталище художника. Женщину освещал солнечный луч, падающий из мансардного окна. Она была в шляпе с короткой прозрачной вуалью и, держа в руке мешочек с зерном, кормила канарейку в клетке — привычным жестом, будто часто бывала в мастерской. Особенно меня заворожило ее лицо: умиротворенное, немного мечтательное и, быть может, даже влюбленное.

Конечно, я бы с радостью сказала, что с первого взгляда была очарована гениальным замыслом и исполнением «Мастерской». Однако тогда я еще плохо разбиралась в живописи и не могла оценить исключительность полотна. На самом деле я задержалась у него по рассеянности и в первую очередь потому, что в том углу зала было не так людно.

Внезапно, обрывая мои грезы, чьи-то руки схватили меня за плечи и оттащили от картины. Сначала я решила, что это за мной пришли друзья и зовут в ресторан, но, обернувшись, увидела незнакомого бородатого господина во фраке.

— Мэм, позвольте. — Он подтолкнул меня к позолоченному столику и повернулся к сопровождающим его солидным господам. — Итак, как я уже говорил, картина весьма любопытна. Обратите внимание, что…

Пока он говорил, я стояла у столика, ошарашенная тем, что меня передвинули, как мебель. Про себя я решила, что бородатый мужчина — гид или куратор выставки, а его усатые спутники — потенциальные покупатели картины.

Позади компании стоял молодой человек с небольшими аккуратными усами на чисто выбритом лице — тоже во фраке, хотя и не таком безупречном, как у остальных. Пока джентльмены внимали куратору, молодой человек недовольно буравил взглядом пол. По лихорадочному румянцу на его щеках я заподозрила, что он слишком увлекся шерри.

Внезапно куратор обернулся к нему.

— Сэр, не могли бы вы добавить несколько слов — например, что двигало вами при создании полотна?

Молодой человек нахмурился.

— Нет, сэр, не буду, — ответил он с характерным шотландским акцентом. — Прежде всего картина должна говорить сама за себя.

— Ну, разумеется. — Бородатый гид улыбнулся и снисходительно кивнул слушателям. — Многие начинающие художники так считают.

Художник шагнул вперед.

— Однако это не главное. — Он протянул руку в мою сторону. — Полагаю, вам следует извиниться перед дамой.

Куратор хохотнул.

— Что?

— Да, ее высокая шляпа закрывала обзор, — продолжал художник, — но это не оправдание. Можно было подождать или просто попросить даму отойти — а не вести себя как неотесанный чурбан.

Слушатели ошеломленно переглянулись. Улыбка сползла с лица куратора.

— Ничего страшного, — сказала я, надеясь предотвратить скандал. — Не беспокойтесь.

Вместо ответа куратор надменно переспросил художника:

— Простите?

— Просите прощения не у меня, а у леди.

Расширив глаза от ярости, куратор обернулся ко мне.

— Мэм, — буркнул он, резко поклонился, щелкнув каблуками, и двинулся в гущу людей со словами: — Сюда, господа. Идите за мной — полагаю, в следующем зале интереснее.

Некоторые тут же бросились за ним, другие удалились нерешительно, смущенно улыбаясь или кивая в мою сторону. Тем временем ко мне подошел молодой художник.

— Прошу прощения. Этот тип — невыносимый грубиян. Позвольте извиниться за него.

— Ну что вы, не стоит.

Молодой шотландец проводил удаляющегося куратора сердитым взглядом.

— Он не извинился как следует. Но не беспокойтесь — я притащу его сюда и заставлю просить прощения.

— Не нужно, — взмолилась я, прежде чем он устремился к двери. — Прошу вас, не поднимайте из-за меня шум. Скандалы вам ни к чему. Ведь кто-то из посетителей мог купить картину, если бы вы не вмешались.

— Да ну, ничего бы они не купили.

Не помню, о чем мы дальше говорили — так, перекинулись парой слов. На пышном мероприятии молодой человек чувствовал себя не в своей тарелке. Он постоянно подносил руки к шее, трогая непривычную одежду, и так яростно крутил запонку на высоком воротнике, что она оторвалась и упала на пол. Мы одновременно присели, но не успели ее найти: подбежал другой куратор и увел художника в соседний зал, чтобы представить новой группе посетителей. Вскоре друзья разыскали меня и увели ужинать.