Джейн Харрис - Гиллеспи и я

Находка оказалась расчетным листом, выданным на складе пекарни «Деннистун» осенью прошлого года. На нем каллиграфическим почерком были указаны даты приема на работу и увольнения (между этими двумя событиями прошло всего три недели) и сумма, выплаченная в фунтах, шиллингах и пенсах. К восторгу Стерлинга, в графе «служащий» черным по белому значилось «Ганс Шлуттерхозе».

Даже в Германии Шлуттерхозе — редкая фамилия. В те времена на весь Глазго ее носил лишь один человек, к несчастью для него, уже известный полиции — Ганс Шлуттерхозе, живущий в районе Камлахи.

Детектив прекрасно помнил слова свидетелей о высоком крупном иностранце, который спешил по Уэст-Принцес-стрит с девочкой на руках. Внешность Шлуттерхозе в целом соответствовала описанию, но по ряду причин во время поисков Роуз на него не обратили внимания. Он был замечен в мелких правонарушениях, вроде пьяных драк, как правило, происходивших у питейных заведений в Гэллоугейте, однако после исчезновения Роуз полиция опрашивала только тех, кто жил или работал в непосредственной близости к Винегархиллу. Шлуттерхозе занимал однокомнатную квартиру на Коулхилл-стрит, за пределами этого района.

В субботу утром восточное и западное подразделения выслали совместную делегацию детективов и констеблей к многоэтажному дому, в котором жил Шлуттерхозе. Взломав дверь, полицейские задержали немца, который пытался сбежать через смотровое окно, и обыскали квартиру.

Улик обнаружилось предостаточно. Расчетный лист, спрятанный вместе с телом, сам по себе говорил о многом; вдобавок при обыске полиция изъяла образцы почерка Шлуттерхозе. Судя по характерным грамматическим и орфографическим ошибкам, требование выкупа было написано той же рукой.

Найденную на каминной полке залоговую квитанцию немедленно предъявили в ближайшем ломбарде, получив взамен пару детских ботиночек на пуговицах; в тот же день Нед подтвердил, что они принадлежали Роуз. По словам владельца ломбарда, ботиночки в прошлом году принесла Белль, жена Шлуттерхозе. Согласно отметке в его учетной книге, залог был сделан в мае, всего через несколько дней после исчезновения Роуз. Значит, Белль была причастна к похищению, а может, и к гибели девочки. Похоже, оказавшись в руках злоумышленников, Роуз оставалась в живых недолго.

В палисаднике, под окном квартиры Шлуттерхозе, нашли плоский камень с темно-красным пятном — не то ржавчины, не то крови. Судя по пожелтевшей под камнем траве, он пролежал там долго и вполне мог однажды послужить орудием убийства.

Во время обыска Белль не было дома, и полицейские остались во дворе, ждать ее возвращения. Ближе к полудню она, в изрядном подпитии, показалась в конце улицы. Когда полицейские двинулись Белль навстречу, женщина, уяснив, что дела плохи, принялась торопливо шарить руками у шеи и бросила что-то на дорогу. В сточной канаве полицейские обнаружили подвеску с перламутром — точно такая же была на Роуз в день ее похищения, с выгравированным именем на серебряной оправе. Нед опознал в украшении свой рождественский подарок дочери.

В полиции Шлуттерхозе и Белль упорно отмалчивались всю субботу и воскресенье. В понедельник утром их по отдельности допросили в шерифском суде; поначалу оба отказывались сообщать что-либо, кроме своих имен. Белль твердила, что ей нечего сказать по поводу этого дела. Правда, когда шериф доходчиво объяснил Гансу, что ему может и не представиться другой возможности оправдаться, а прокурор добавил, что Шлуттерхозе подозревают в хладнокровном убийстве невинного ребенка, обвиняемый пришел в крайнее возбуждение и стал выкрикивать: «Не убивать! Не убивать!» Он сознался, что похитил Роуз и она впоследствии погибла в результате несчастного случая. По словам Ганса, он выкрал Роуз Гиллеспи не по своей воле. Якобы ему бы и в голову не пришло совершить подобное преступление. Вовсе нет — он был всего лишь наемным помощником, исполнявшим чужие приказы, хитростью втянутым в зловещую авантюру, или, если привести его собственные слова, так нелепо и комично прозвучавшие впоследствии в суде, «наложником ее планов».

Видимо, Шлуттерхозе понял, что улики против них с женой неопровержимы, и решил переложить вину на вымышленного заказчика. И ведь додумался же! По его версии, похищением руководил не кто иной, как я, Гарриет Бакстер — англичанка и близкий друг семьи Гиллеспи.

Но почему этот жалкий негодяй выбрал меня?

За что мне это? Извечный вопрос заключенных. Поверьте, я долго ломала над ним голову. Порой, сидя в камере, я размышляла о взглядах буддистов. Возможно, мне суждено страдать в наказание за неведомые грехи из прошлой жизни? Я не понимала, что общего между мной и Шлуттерхозе. Впрочем, полиция тоже не видела между нами связи; по мнению Каски, нам это было только на руку. Наверное, Шлуттерхозе узнали обо мне во время персональной выставки Гиллеспи: увидели карикатуру на нас с Недом в «Тисле» или услышали глупые сплетни. А может, они ткнули пальцем в небо, ведь в целом эта парочка не отличалась ни ясным умом, ни здравым смыслом.

Как бы то ни было, местные газеты быстро сделали из меня чудовище, с удовольствием расписывая мои разнообразные качества, способные потешить предрассудки большинства читателей. Во-первых, я была женщиной. Сегодня, когда у нас есть право голоса, это едва ли недостаток, но не забывайте, что описываемые события происходили почти полвека назад, а тогда мир был совсем другим. Помимо принадлежности к женскому полу, я посмела дожить до тридцати шести, так и не вступив в брак. Хотя журналисты называли меня «старая дева», они явно подразумевали «ведьма». Если вы сейчас немолоды, то, возможно, даже помните, какие тогда печатались анекдоты и карикатуры. Мужчинам в шутку советовали не читать газеты за завтраком, чтобы случайно не наткнуться на мой «портрет» и не подавиться овсянкой от омерзения.

С происхождением мне повезло еще меньше, чем с полом и семейным положением. Ни одну нацию в мире шотландцы не презирали больше, чем англичан; за внешне благополучным колониальным союзом крылась глубокая взаимная ненависть. И неважно, что мои предки были родом из Шотландии. Я выросла «на юге», говорила с лондонским акцентом, вела себя как сумасбродная южанка: разъезжала по стране без сопровождения, а порой без шляпы — и вдобавок курила! Последним моим грехом был сравнительный достаток. Уж лучше бы я была из бедной семьи, ведь никто не способен задеть гордость и вызвать предубеждение шотландца сильнее, чем незамужняя англичанка, располагающая средствами.

Однако простите за столь длинное отступление, я лишь хотела показать, что в моем лице Шлуттерхозе с женой нашли идеального козла отпущения.