Джейн Харрис - Гиллеспи и я

Впервые я узнала о письме от Каски, который навестил меня на следующий день после выхода газеты. По его мнению, послание сочинил какой-то бедолага, жаждущий прославиться любой ценой. Громкие судебные дела часто возбуждают интерес всяких полоумных типов. Здравомыслящий редактор отправил бы подобный сомнительный материал в корзину для бумаг, однако глава этого издания, мистер Росс, решил обнародовать излияния анонима. Когда я удивилась, что письмо пришло из дальних краев, Каски напомнил, что англичане, пребывая за границей, нередко выписывают газеты с родины; да и не исключено, что предстоящий процесс упоминался в итальянской прессе (куда более разумной и умеренной, чем британская).

Возможно, Искренне Ваш затосковал вдали от дома, в суматошном городе среди каналов и вездесущих туристов. Я представила, как он расхаживает по своей комнате, разглядывает пятна сырости на штукатурке или слушает плеск воды у подоконника. Даже если он и обзавелся друзьями в Венеции, в чужом городе трудно избежать одиночества — ведь нельзя слишком часто ходить в гости, чтобы не показаться назойливым. Наверняка часы уединения он проводил в церквях и галереях, на площади Святого Марка, в Ка д’Оро и так далее, и вдруг — возможно, в газете, которую ему прислали с родины, — прочел о деле Гиллеспи и решил разнообразить себе жизнь, устроив небольшой переполох.

По крайней мере, таким я представляла себе Искренне Вашего.

У меня не сохранился тот выпуск «Норт бритиш дейли мейл» (Сара почему-то не нашла в библиотеке ни одного экземпляра), однако я примерно помню содержание первого письма. Для начала Искренне Ваш заявлял, что пишет от имени Кеннета Гиллеспи из Вудсайда, Глазго, брата художника Неда и дяди Роуз Гиллеспи — пропавшей девочки, чье тело только недавно обнаружили. Кеннет всей душой стремится в Шотландию, чтобы помочь семье в тяжелые времена, но по причинам, о которых автор умолчал, это невозможно — ни сейчас, ни в обозримом будущем.

Кеннет якобы поведал Искренне Вашему, что хорошо знаком с дамой, арестованной в связи с исчезновением его племянницы. Они с Гарриет Бакстер, говорится в письме, сблизились летом, во время Международной выставки, на почве увлечения театром. Мисс Бакстер часто отдавала юноше свои билеты, если не могла пойти на спектакль. Осенью, когда Кеннет рассказал ей о некоторой неудовлетворенности своим положением в Глазго, дама, будучи финансово независимой, посоветовала ему уехать из города и начать новую жизнь в Венеции. Более того, в порыве щедрости она оплатила его путешествие и снабдила суммой, способной покрыть расходы в первые несколько месяцев за границей. Хотя поначалу Кеннет объяснял подобное вмешательство исключительно добротой мисс Бакстер, позднее — особенно ввиду последних событий — он начал сомневаться в ее благих намерениях и задумался, для чего ей понадобилось спровадить его из города. В чем именно заключались ее загадочные мотивы, автор не уточнил.

Кажется, в конце письма Искренне Ваш заверил семью Гиллеспи, что Кеннет пребывает в добром здравии, и умолял понять и простить молодого человека за то, что тот не может вернуться домой.

Несмотря на слухи, будто бы Кеннет сам написал или продиктовал это письмо, я полагаю, оно было составлено на основании газетных новостей. Любовь к театру автор выдумал, хотя и не вполне промахнулся: я раз-другой отдавала Кеннету билеты в «Принцес», но не более того. Все остальное было несусветной чушью, к несчастью, опасной из-за своей двусмысленности. Когда я выразила беспокойство, Каски сказал, что прокурор не будет опираться в суде на анонимное послание.

— Такое письмо может послать любой дурак. Зря его вообще опубликовали.

— По-вашему, о нем забудут ко дню суда?

Уголки рта у Каски чуть заметно опустились.

— Будем надеяться.

Разумеется, помимо прокурора меня волновали Гиллеспи. Они наверняка прочтут «Мейл», ведь Элспет покупала любимую газету каждый день. И действительно, когда в дверное окошко нам передали вечернюю почту, там оказался конверт от Неда — первая весточка от него после злосчастного свидания. При виде знакомого почерка у меня замерло сердце. Мне отчаянно хотелось прочесть письмо без свидетелей, но Каллен и Малгрю играли рядом в карты, дверь была заперта, и кто знает, сколько бы еще пришлось ждать уединения. Итак, я устроилась у себя на кровати и открыла конверт. Письмо хранится у меня по сей день, и потому я привожу его слово в слово:

«Дорогая Гарриет, что за ужасное время! Я не знаю, что думать. Не знаю, что писать. Едва мы оправились от одного страшного удара, как за ним последовал новый. Чего только мы не наслушались; вообразить не могу, чтобы хоть малая толика этих россказней оказалась правдой. Энни без конца вспоминает те дни, когда мы познакомились с Вами два года назад, — во всех подробностях, вплоть до малейшей реплики. Пока у нее нет оснований считать Вас виновной, но такое ощущение, что она упорно ищет доказательства Вашей изначальной злонамеренности. Они постоянно пререкаются на эту тему с моей матерью. Мама никогда не забудет, как Вы спасли ей жизнь на Бьюкенен-стрит. Она перечисляет Энни все Ваши добрые дела и настаивает, что Вы — милосердная душа, сущий ангел, или во всяком случае обладаете добрым и искренним сердцем.

Гарриет, сомнительное письмо в «Мейл» окончательно сбило нас с толку. На этой неделе мне обещали его показать, чтобы я мог опознать почерк брата. Энни уверена, что именно он написал письмо. Сегодня она рассказала мне все, что вам обеим о нем известно. Стоит ли говорить, как я потрясен. Впрочем, тут у Энни нет повода Вас осуждать. Даже она согласна, что прошлым летом Вы совершили настоящее чудо: избавили нас от массы хлопот, а Кеннета — от серьезных неприятностей. Жаль, что тогда меня никто не посвятил в эту историю. Разумеется, моя мать ни о чем не подозревает, и мы не собираемся открывать ей глаза — это ее убьет. Спасибо, что все это время Вы бережно хранили тайну.

Как бы то ни было, нам посоветовали не слать Вам писем, и сейчас я пишу Вам в первый и в последний раз. Мать тоже не будет поддерживать с Вами переписку и просит передать, что непременно общалась бы с Вами, если бы не эти назойливые адвокаты. Они настаивают, чтобы и Вы нам больше не писали. Сожалею, но, судя по всему, у нас нет выбора. Надеюсь, Вы дождетесь суда в добром здравии, а тогда — чему быть, того не миновать.

После долгих обсуждений мы решили забрать Сибил домой. Мы хотим жить одной семьей, и я уверен, мы сможем позаботиться о ней, несмотря на ее слабый рассудок. Доктора в один голос твердят, что мы чересчур торопимся; они хотят как лучше, но мы прекратили платить приюту, и скоро они перестанут сопротивляться. Собственно, мы намерены забрать Сибил сегодня, чтобы ее не перевели в отделение для неимущих.