Виктор Карпенко - Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»

– Да верно ли все, что поведал ты мне? Не со злого умысла на честных людей навет сделал купец? Может, интерес у него к этому делу?

– Нет, государь. Купец торговлю ведет справно.

Царь задумался.

– Ты, Иван Петрович, воров тех мне сыщи. Зело интерес одолевает на душегубов глянуть, что супротив меня умыслили. Чтоб ноня к вечеру разбойные в Пытошной были, сам наведаюсь, – строго наказал царь.

Князь поклонился.

– Ты, Иван Петрович, иди. Мне тут с дьяком переговорить надобно. Да и ты, князь Никита, отдохни малость от дел, – кивнул он Одоевскому.

Оставшись наедине с дьяком Тайного приказа Дементием Башмаковым, царь сошел с трона и, подойдя к окну залы, глянул вниз во внутренний двор. В левом углу двора, на трех расставленных полукругом скамьях, сидели царевны, чуть поодаль от них расположился царевич Федор. Перед ними стоял Симеон Полоцкий – учитель и воспитатель детей царских, ума недюжинного человек. Он, плавно разводя руками, что-то рассказывал.

Поманив пальцем дьяка, царь указал перстом на Симеона Полоцкого.

– Что скажешь о нем?

Дьяк, боясь попасть впросак, нервно поскреб бороду и нараспев ответил:

– Зело умен. Пишет витиевато, споро. Живет без вольностей, тихо, а посему, думается мне, опасен.

Царь, услышав ответ дьяка, тихонько хихикнул:

– Тебе, Дементий, что ни хороший человек, то и лиходей. Остерегись напраслину возводить! Его же, – кивнул он на Симеона Полоцкого, – не трогай! Догляд с него сними, я сам догляжу, коль нужда в том будет.

Дьяк смиренно склонился.

– Я вот чего тебя позвал, – продолжал царь. – Надобно мне знать, что бояре мои думают о походе супротив мужиков, кои на Волге бунтуют. Кто воле моей супротиша стоит, хулит меня словом, замышляет что недоброе. Особо око поставь за Хованскими: за окольничим князем Иваном Андреевичем да за сыновьями его Андреем и Василием. Эти в силу вошли, вольно себя ведут.

– Все сполню, как велишь, – еще ниже склонился дьяк.

– За Иваном Петровичем Одоевским тож приглядывай, – продолжал царь. – Он хоча и радеет о государстве, да себе на уме. А тех разбойных, коли князь Пушкин не сыщет, сыщи. Да и купца того, как князь Иван Петрович отпустит от себя, возьми в Тайный приказ, поспрошай про разбойных сам, как ты умеешь это делать, да не переусердствуй.

Дьяк вскинул голову, глянул в полузакрытые царские очи и криво усмехнулся.

– На все, государь, воля Божья, но твоя воля для меня священна. Все сполню, – заверил дьяк и, пятясь до двери, выскользнул из малой тронной залы.

И только он исчез, как в залу прошел боярин Юрий Алексеевич Долгорукий. Был он чем-то взволнован, дышал тяжело, с надрывом, отчего одутловатое, заросшее волосом лицо его было красно, правая щека подергивалась.

Несмотря на тучность боярин низко поклонился, справился о здоровье царя, детей царских и, не сдерживаясь более, с возмущением выкрикнул:

– Прости, государь, коли не так скажу, но сил у меня боле нет терпеть дерзости дворян служилых. В Шереметьевском полку тридцать дворян в нетях, у князя Курбского – сорок, у Одоевских – тоже более тридцати, а завтра смотр чинить да на воров идти. Дворянам бы токмо земли нахапать с мужиками, службу править не хотят! Служилые дворяне Ярославля и Владимира упорствуют, воевод не слушаются, на Москву ехать не хотят. Говорят, воевода нам не указ, нарядчика им подавай…

– А ты, Олексеич, пошли им нарядчиков, а как на Москву приедут – в кандалы их да на цепь. Одумаются, ослушничать остерегутся вдругоряд, – перебил боярина царь. И охолонь ты, бедовый! У нас дворян достанет, а кроме дворян-рейтар, стрельцов немало.

– Так-то оно так, – согласился, успокаиваясь, князь. – Токмо на стрельцов надежи мало, перекинуться к ворам могут, а рейтарских полков раз, два и обчелся.

– Да будет тебе, князь, страху-то нагонять, послушать тебя, так и воров бить некому, – рассмеялся царь.

– Воров мы побьем, будь в надеже, государь, а вот стрельцов заменить на рейтаров не мешат. Сила в них, – поднял многозначительно вверх указательный палец князь Долгорукий. – Полковники рейтарские не чета головам стрелецким, рейтар в строгости держат, а стрельцы токмо пузо наедают, службу правя.

– Ты сам-то, Олексеич, куда направишься воров имать? – перебивая вновь разошедшегося боярина, спросил царь. Юрий Долгорукий, не поняв вопроса, затряс головой.

– О чем это ты, государь?

– Я говорю, где в походе супротив разбойных мужиков твой головной стан станет? Где войско мое разместишь?

– А-а… – протянул боярин. – Думаю я в Арзамас-граде осесть. Воевода арзамасский Леонтии Шайсупов, хоча и трусит, но ворам города не сдал, сидит крепко. Воевода, князь Константин Щербатов пойдет на Темников, Иван Лихорев – на Кадом, а князь Юрий Борятинский да князь Петр Семенович Урусов пойдут на Симбирск окольничему князю Ивану Богдановичу Милославскому в подпору. Вор Стенька Разин на Симбирск двинулся, тут ему и конец!

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – вздохнул царь. – С воровством на Волге покончим, а там и за вольный Дон примемся.

В залу из боковой двери вошел Никита Иванович Одоевский.

– Государь, к тебе Алмаз Иванов с докладом.

Царь повернулся к боярину и приказал:

– Сведи его в малую горницу, там послушаю.

Поляк открыл глаза и зажмурился: через прореху в крыше брызгало солнце.

Поляк сел, огляделся. Конюшня была пуста, только возле самой двери, согнувшись, сидел Роман.

– Ну и спать же вы здоровы! – покачал он головой. – Скоро на дворе полдень. Солнышко-то вон как высоко стоит.

– А где остальные? – изумленно спросил Поляк, обводя взглядом конюшню.

– Подались хлеб насущный добывать, – горестно усмехнулся Роман.

– Эй! Проснись! – толкнул Поляк кулаком в бок похрапывающего товарища. – Достанет с тебя, чай, не боярин.

Андрей сел, продирая кулаком глаза, зевнул, сладко потянулся.

– Вот храпанули, так храпанули! Теперь бы еще пожевать чего-нибудь, а то урчит родимый, – похлопал он себя по животу. Поляк поднялся на ноги.

– Не до еды! Митяя упредить надобно, что мы в здравии, а то каб он, дурья башка, сполох не поднял, да и Пимена сыскать ноня надо, – решительно тряхнул кудрями Поляк.

Роман, перехватываясь руками по стене, поднялся вслед за Поляком.

– Ты, друже, не торопись, – подал он голос. – Москва торопыг-то не любит. Она умных да хитрых под крылом в сыновьях держит, а оных в пасынки определяет. А Пимена я тебе сыскал.

– Когда же ты успел? – удивленно воскликнул Поляк.

Роман, оставив вопрос без ответа, продолжал:

– В Успенском соборе он, в самом Кремле.

– Вот те и на! В собор-то допустят нас? – забеспокоился было Андрей, но Роман поспешил его успокоить.

– Допустят. Ноня всяк в Кремль вхож, коли служба в соборах ведется. Никольские ворота отворены, через них и войдем в Кремль.