Лоуренс Норфолк - Пир Джона Сатурналла

Над кронами деревьев подымалась тонкая каменная башня. Джон схватил мать за руку:

— Смотри, ма!

Башня походила на заскорузлый тощий палец, упертый в небо. По стенам ее ползли глубокие трещины. Но Сюзанна просто кивнула и отвела в сторону занавес из плюща. Джон увидел полуразрушенную каменную арку, а за ней заросший двор.

Тяжелые плиты мощения местами вздыбились, местами просели, грубо отесанные блоки кладки валялись где упали. Стены сплошь затянуло диким плющом, ползучие растения стлались коврами вокруг длинного прямоугольного здания без крыши. Башня — это дымовая труба, сообразил Джон. Под ней зияла пасть огромного очага, словно растянутая в беззубой приветственной ухмылке. Он добрую дюжину раз видел это сооружение, увеличивавшееся в размерах с каждой страницей. Мальчик повернулся к матери:

— Это дворец Баклы!

Она покачала головой:

— Я же тебе говорила: никакой Баклы не было.

— Но ведьма…

— Не было никакой ведьмы.

Джон метнул на нее раздраженный взгляд. Но прежде чем он успел возразить, матушка продолжила:

— Ее звали Беллика. Она пришла сюда, когда римляне убрались восвояси. Она насадила все до единого растения здесь. Именно она собирала в долине Пир. Пока сюда не явился святой Клодок с топором и факелом.

— Так, значит, это правда…

— На самом деле его звали иначе — Колдклок, как и сказал Том Хоб. Что означает Лесная Сень. Он каждый год приходил на Пир Беллики, сидел среди ее друзей. Иные говорят, они с ней были любовниками. Но потом Колдклок принес клятву зойлендским священникам. Он пришел и изрубил ее столы в щепки. Украл огонь из ее очага. Разорил сады и сбежал…

— Куда сбежал?

— Кто знает? — пожала плечами мать. — Бесследно сгинул где-то в долине.

Джон вспомнил проплешины голой земли на деревенском лугу:

— Но ведь он плакал по ней?

— Ну и что? Он ее предал. Зойлендские священники прокляли Беллику и объявили ведьмой. Они завладели долиной для Христа и себя самих. Люди забыли Сатурна. Все, кроме очень немногих. Беллику и ее верных друзей изгнали из долины в этот самый лес.

— И что с ними сталось?

— Они по-прежнему здесь.

Джон недоуменно уставился на мать, потом обвел взглядом деревья вокруг, словно ожидая, что вот сейчас с них поспрыгивают верные друзья Беллики.

— Где?

На лице матери мелькнула едва заметная улыбка.

— Они скрывались в этом лесу, — сказала она. — Пекли хлеб из молотых каштанов. Питались фруктами из садов. И по-прежнему справляли Пир. Впоследствии память о Сатурне они сохранили еще одним способом. И поныне хранят.

Джон внимательно оглядывал растрескавшиеся стены, древний очаг, густой подлесок вокруг. Наблюдают ли сейчас за ними почитатели Сатурна?

Внезапно матушка тихо засмеялась:

— Они взяли его имя. Сатурналл. — Она окинула глазами полуразрушенные стены. — Это наше имя, Джон. Здесь был наш дом.

Содержимое сумы состояло из трутницы, матушкиного плаща, короткого ножа, миски и книги. Спали Джон с матерью в громадном очаге, завернувшись в плащ и прижавшись друг к другу. Пили они из ручья, протекавшего по древнему каменному желобу за руинами. По другую сторону ручья обнаружились заглохшие грядки и растения, каких Джон не видел никогда прежде: высокие клейкие папоротники, густые шипастые кусты, пучки длинных серо-зеленых листьев, обжигающих язык. Забравшись глубоко в заросли, он отыскал растение, чей аромат призраком витал среди деревьев, сладкий и смолистый. Джон опустился на колени и уткнулся в него носом.

— Это сильфий. — Мать стояла позади него. — Он произрастал в первом саду Сатурна.

Она показала Джону самые древние из окрестных деревьев, с узловатыми стволами, обволоченными серым лишайником. Некогда здесь росли и пальмы, сказала она. Теперь от них даже пней не осталось.

Каждый день Джон покидал убежище в очаге и отправлялся рыскать в заброшенных садах Беллики. Чуткий нюх вел его через лес. На полянах близ каштановой аллеи росли извилистыми полосами поручейник, смирния и ракитник. Джон гонялся за кроликами, лазил на деревья в поисках птичьих яиц. Он возвращался с семенами мальвы или каштанами, которые они с матушкой растирали в муку, замешивали с водой и запекали на палочках. Позднецветущие сады давали крохотные яблоки, красные с золотыми полосками, твердые зеленые груши и кислые желтые вишни. Но каждое следующее утро было холоднее предыдущего. Каждый день Джону приходилось уходить все дальше в лес в поисках пропитания. Каждый вечер они с матерью ложились спать со сведенным от голода желудком.

Когда ударили первые морозы, земля промерзла. Матушка днями напролет лежала, съежившись в комок, в самой глубине очага, подле мерцающего костерка, и беспрерывно кашляла. Каждое утро Джон разбивал миской толстую корку льда в желобе. Влажная одежда липла к телу, холод и голод сливались в одну всепоглощающую муку.

Весной сойдет снег, дороги снова откроются, говорил он себе. Тогда они с матушкой отправятся в Каррборо или Саутон. Но однажды по возвращении из леса он обнаружил, что мать стоит на коленях снаружи очага, сгорбившись, словно зверь над добычей, и земля перед ней забрызгана кровью. Уставившись на алые пятна, Джон почувствовал холод иного рода: идущий изнутри и леденящий сердце.

— Что же нам делать? — спросил он позже вечером.

Вместо ответа, Сюзанна в очередной раз достала книгу. Слабые руки тряслись, с трудом поднимая тяжелый том.

— Я обещала научить тебя.

— Ты говорила, что наше место здесь, — напомнил Джон.

— Так и есть.

Матушка раскрыла книгу, и он опять увидел кубок, заполненный словами — тремя текстами, написанными разными почерками, один поверх другого. Исхудалые пальцы пробежали по виноградным лозам, оплетающим кубок.

— Это был первый сад, — сказала Сюзанна.

— Рай, — уточнил Джон.

— Так его стали называть позже. — Она постучала ногтем по странице. — В начале времен здесь произрастали все до единого растения и всякая тварь благоденствовала. Первые мужчины и женщины жили здесь в мирном согласии. Они не ведали ни голода, ни боли. В Сатурновом саду вечно творился Пир.

Сады далекого прошлого, подумал Джон. Давно вымершее Сатурново племя в своих давно исчезнувших садах. Но где же пир для них? Для него и матушки?

— Но потом пришли враги, — продолжала Сюзанна. — Они поклонялись иному богу. Ревнивому богу по имени Иегова. Его служители объявили Сатурна ложным идолом, ввергшим своих почитателей в грех. Их дружеское согласие не что иное, как похоть, сказали они. Их беспечность не что иное, как порочная праздность. А сам пир не что иное, как праздник жадности.

Сюзанна легко водила по странице красной от холода рукой, словно читая выцветшие чужеземные письмена кончиками пальцев.