Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

Вынув из кожаной сумки бумажный свиток с большой ханской тамгой, висящей на красном шнурке, Прокл Иванович с торжествующим видом потряс им над головой.

В толпе раздались редкие приветственные выкрики, большинство же галичан встретили смену власти в настороженном молчании. Люди видели, что Прокл Иванович утвердился в Галиче, опираясь на татарских конников и дружину тверского князя, поэтому ничего хорошего от этого галичане не ждали.

Первым делом Прокл Иванович повелел отрубить голову боярину Фатьяну Свирину, присланному из Москвы для управления Галичем. Были также казнены тридцать гридней Фатьяна Свирина и его четырнадцатилетний сын. Супруга казненного боярина после всего увиденного тронулась рассудком. Прокл Иванович отдал безумную боярыню татарам, которые скопом надругались над несчастной, после чего прикончили ее стрелами. Пятнадцатилетнюю дочь Фатьяна Свирина Прокл Иванович сделал своей наложницей.

Следуя за тверским князем через поволжские города, Прокл Иванович сумел набрать себе дружину из разного отребья, охочего до грабежа и разбоев. В основном это были беглые холопы и смерды, на чьих руках была кровь их господ. Примкнули к Проклу Ивановичу и несколько боярских сыновей, лишенные наследства за различные преступления.

Нашлись и среди галичан желающие поступить на службу к Проклу Ивановичу, среди них было мало порядочных людей. Смену власти в Галиче приветствовали прежде всего те, кто был по уши в долгах или был не в ладах с законом. Прокл Иванович выпустил из темницы всех преступников, зачислив их в свою дружину. Затем он своим указом избавил от долговых обязательств тех галичан, кто мыкался в кабале у местных купцов и ростовщиков.

При попустительстве Прокла Ивановича татары мурзы Сейдербека разграбили дома самых богатых горожан, сотворив при этом насилие над многими женщинами. Тех галицких бояр и купцов, которые пытались вступиться за своих жен и дочерей, степняки изрубили саблями.

Также были опустошены жилища тех галичан, которые в свое время не выступили против московского князя, как это сделал Прокл Иванович.

После трехдневного пребывания в Галиче Михаил Александрович со своим войском вернулся обратно на Волгу. Вместе с ним ушел из Галича и татарский отряд Сейдербека.

Михаил Александрович до осени задержался в Костроме. Сюда к нему съехались все князья, некогда лишенные уделов Дмитрием Московским. Эти князья-изгои рассчитывали на то, что Михаил Александрович вернет им родовые вотчины и защитит их от московлян, которые давно уже в делах своих не считаются с древним родовым правом.

Прибыли к Михаилу Александровичу и послы из Новгорода, желая заключить с ним союзный договор, по которому тверской князь был обязан выступить на помощь новгородцам, если у тех дойдет до войны с ливонцами. Подобные договоры в прежние времена заключали с Новгородом все московские князья начиная с Ивана Калиты. И Дмитрий был связан с новгородцами таким договором, отняв ярлык на Владимирское княжение у суздальских князей. Поскольку ныне ханским ярлыком владеет Михаил Александрович, бояре новгородские пришли бить ему челом, разорвав договор с московским князем.

Михаил Александрович с превеликой радостью заключил с новгородцами союз, изъявив готовность «стоять крепко за их обычаи и вольности против любого недруга».

На этом заседании вельможного совета тон задавали братья Вельяминовы. Споры и рассуждения седоусых московских бояр касались прибытия Ольгердовых послов, которых ожидали в Москве со дня на день. Боярам уже была известна цель приезда литовского посольства. Об этом им поведал городецкий князь Борис Константинович, которому литовский князь поручил быть посредником на этих переговорах. Такой чести Борис Константинович удостоился по причине своего родства с Ольгердом, ведь он был женат на его дочери.

Ольгерд хотел продлить перемирие с Москвой еще на полгода, а также им двигало желание убедить московского князя не затевать войну с Михаилом Александровичем из-за поволжских городов, откуда тверичами были изгнаны московские наместники.

Бояре пребывали в легком замешательстве, поскольку Дмитрия не было в Москве. Он уехал в Орду, намереваясь выпросить у Мамая ярлык на великое княжение Владимирское. От этой поездки Дмитрия отговаривали все его советники, но двадцатилетний князь все же поступил по-своему. Дмитрий повез в Орду большую дань, надеясь этим задобрить Мамая и расположить его к себе.

Михаил Александрович тоже отправил в ставку Мамая собранный им «ордынский выход», поручив его охрану в пути своему шестнадцатилетнему сыну Ивану. Дары тверского князя, конечно, были гораздо скромнее даров московского посольства. На этом и построил свой расчет князь Дмитрий, увидевший на примере Сары-Ходжи, сколь алчна золотоордынская знать. Понимал Дмитрий и то, что рискует головой, отправляясь к Мамаю, но иного выхода для себя он не видел.

На время своего отсутствия в Москве бразды верховной власти Дмитрий доверил двоюродному брату Владимиру. Дмитрий взял слово с Владимира, что он не затеет войну ни с Тверью, ни с Рязанью, ни с Ольгердом, покуда будет сидеть на московском столе.

Ни разу в жизни Владимир не был облечен такой полнотой власти, как теперь. На этом заседании в нем вдруг пробудилось осознание того, что выполнить наказ Дмитрия — его долг. Василий Вельяминов и Федор Воронец, а также Михайло Угрин настаивали на том, чтобы выбить тверских наместников из поволжских городов. По их мнению, случай для этого выпал весьма удобный. Ольгерд к войне сейчас не готов, потому-то он и хочет продлить перемирие с Москвой. А без Ольгердовой подмоги тверской князь против московской рати не устоит!

Большинство бояр соглашались с мнением братьев Вельяминовых и их тестя.

На возражение Владимира, что Дмитрий запретил ему исполчать рать на кого бы то ни было, Василий Вельяминов раздраженно промолвил:

— Пора бы тебе, княже, своим разумом жить. Дмитрия поди и в живых-то уже нету!

— Вот именно! — добавил Федор Воронец. — Ведь три месяца уже минуло, а от Дмитрия ни слуху ни духу.

— Чего тут гадать, други, — хмуро обронил Михайло Угрин. — Не иначе посекли татары послов наших и Дмитрия не пощадили. Мамаю ведь ныне Тверь милее Москвы!

Восседающий на троне Владимир вспыхнул и опустил глаза, потрясенный тем, с какой легкостью и уверенностью эти люди говорят о том, о чем ему, Владимиру, даже подумать страшно. Такое молвят вслух ближайшие Дмитриевы советники!

«Как сие понимать? — мысленно терзался Владимир. — Ужели этим вельможам Дмитрий стал в тягость, и они намеренно спровадили его в Орду, желая его смерти! К чему тысяцкий и его брат велят мне промышлять самому? Они хоронят Дмитрия до срока и меня прочат на его место! Какая подлость! Нет, ходить на поводу у братьев Вельяминовых я не стану!»