Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

Ян Волосожар досадовал и злился, что явно поспешил, рассказав великому князю о гибели его двоюродного брата. «Дурья моя башка! Ну кто меня за язык тянул!»

— Великий князь не поверил Волосожару, — радостно поведал Владимиру Афанасий Рыло. — Дмитрий Иванович повелел нам разыскать тебя на побоище, княже. Говорит, чует мое сердце, лежит где-то мой братанич раненый. А ты, гляди-ко, сам нашелся!

Потери татар были очень велики. В сече полегло около пяти тысяч степняков и во время бегства — еще столько же. В плен угодило около трех тысяч ордынцев. В татарском стане русичи захватили среди рабов и прислуги коротконогого, довольно толстого фряга с черными вьющимися волосами до плеч, с прямым носом и темно-карими большими глазами.

Дмитрий Иванович сразу узнал в этом фряге лекаря Джакомо, который некогда довольно долго проживал в Москве, занимаясь врачеванием. Во времена черного мора, когда на Руси люди умирали тысячами во всех городах и весях, фряг Джакомо безуспешно лечил от этого страшного недуга мать и младшего брата московского князя. Схоронив младшего брата и мать, Дмитрий, которому в ту пору было четырнадцать лет, хотел казнить Джакомо, обвинив его в шарлатанстве. От смерти Джакомо спас тогда тысяцкий Василий Вельяминов, пойдя наперекор воле своего юного племянника. Мать Дмитрия доводилась родной сестрой всесильному в те времена Василию Вельяминову.

Пользуясь покровительством Василия Вельяминова, Джакомо прожил в Москве еще около двух лет, после чего он вернулся к себе на родину, в Италию.

— Ну что, бездарный лекаришка, угодил ты таки в мои руки! — с мрачным злорадством произнес Дмитрий Иванович, взирая на трясущегося от страха Джакомо, как тигр на суслика. — Сказывай, чертова душа, как ты очутился в рати татарской и с какой целью?

Джакомо хорошо говорил по-русски, поэтому он быстро и связно объяснил великому князю, что полгода тому назад нанялся врачевателем к мурзе Бегичу, которого с некоторых пор начали мучить боли в суставах. Выступив в поход на Русь, Бегич взял Джакомо с собой, как и прочих своих слуг.

— А как ты в Мамаевой орде оказался, лекаришка хренов? — спросил Дмитрий Иванович, опираясь на свой тяжелый длинный меч.

Джакомо признался, что с Мамаем его свел случай. Мамай частенько наведывается в крымский город Кафу, основанный генуэзцами. Крым Мамай считает своим улусом. Джакомо тоже однажды прибыл в Кафу на купеческом судне по своим делам. Мамай простудился, искупавшись в море поздней осенью. Джакомо был приглашен к Мамаю для его лечения. Уезжая из Кафы, Мамай уговорил Джакомо поехать с ним, включив его в свою свиту. Затем, с согласия Мамая, Джакомо перешел в свиту мурзы Бегича.

По приказу великого князя дружинники привели Джакомо туда, где были сложены в ряд на земле бездыханные тела татарских военачальников. Лекарю было велено опознать среди мертвецов мурзу Бегича. Джакомо сразу указал жестом на огромного мертвеца в островерхом шлеме, украшенном позолоченным полумесяцем, в широкой груди которого торчал обломок русского копья.

Вскоре перед Дмитрием предстал его двоюродный брат Владимир с перевязанной головой.

— Полная победа, брат! — обняв Владимира, радостно воскликнул Дмитрий. — Одолела наша рать силу ордынскую! Ты-то как? — Дмитрий взял Владимира за плечи своими сильными руками, бережно отстранив от себя. — Мне сказали, что ты пал в сече.

— К счастью, шелом мой оказался крепок, не рассек его клинок татарский, — промолвил Владимир. — Оглушило меня сильно, только и всего.

— Хочу еще порадовать тебя, брат, — сказал Дмитрий с широкой улыбкой, слегка подмигнув Владимиру. — Мурза Бегич убит. И знаешь кем?

Владимир тоже улыбнулся и вопросительно взглянул на Дмитрия:

— И кем же?

— Тобой, брат! — Дмитрий хлопнул Владимира по плечу.

Светлые брови Владимира изумленно приподнялись, улыбка исчезла с его губ. Ему показалось, что Дмитрий шутит.

Повернувшись к своей свите, Дмитрий сделал кому-то знак рукой. К нему подбежал отрок в длинной кольчуге из молодшей дружины и протянул обломок копейного древка, острый наконечник которого был покрыт засохшей кровью.

— Ну, чье это копье, брат? — Дмитрий повернул железное жало копья так, чтобы Владимиру стало видно на нем его княжеское тавро.

— Матерь Божья! — прошептал пораженный Владимир, чувствуя, как безудержная радость разливается у него в груди. Пусть он успел нанести в сече всего один удар копьем, зато удар этот сразил мурзу Бегича, обезглавив татарское войско!

Едва оправившись от раны, Владимир по воле великого князя двинулся на Брянск во главе большого войска. Дмитрий Иванович, выражая полное доверие Владимиру, поставил под его начало всех воевод, в том числе опытнейших в ратном деле Дмитрия Боброка и Андрея Ольгердовича.

В Брянске сидел князем родной брат Андрея Ольгердовича — Дмитрий. Он же еще при жизни Ольгерда и отвоевал этот удел у смоленских князей. У Дмитрия Ольгердовича были весьма непростые взаимоотношения со сводным братом Ягайлой, занимавшим литовский трон. Ягайло разными путями отнимал княжеские столы у Ольгердовых сыновей от первого брака, передавая их своим родным братьям. Так, Ягайло изгнал Андрея Ольгердовича из Полоцка и Владимира Ольгердовича — из Киева. А с недавних пор Ягайло стал подбираться и к Брянску. Ратной силы у Ягайлы было намного больше, чем у Дмитрия Ольгердовича. На его стороне была вся старинная виленская знать.

Сознавая, что тягаться с Ягайлой он не может, Дмитрий Ольгердович принял неожиданное решение. Он без боя сдал Брянск Владимиру Андреевичу, а сам попросился на службу к московскому князю. Таким образом, поход Владимира Андреевича на Брянск оказался не только бескровным, но и на редкость удачным.

Московский князь принял милостиво Дмитрия Ольгердовича, его жену и детей, его слуг и бояр. Дмитрий Ольгердович получил в кормление Переяславль-Залесский со всеми селами, промыслами и пошлинами.

На звоннице Троицкого собора гулко ухал тяжелый колокол, призывая ко всенощной. К этому могучему протяжно-тягучему буханью медного гиганта примешивались колокольные перезвоны на соседних церквях — Ильинской и Успенской. Эти колокольные подголоски рождали звуки более тонкие, звонкие и торопливые.

Застывший у окна Владимир невольно заслушался. Наконец-то и в Серпухове колокола звучат так же громко, как и в Москве! Далеко слыхать! А главы белокаменного Троицкого собора видно издалека, аж за десяток верст от Серпухова, поскольку на высоком месте стоит сей дивный храм!

За окном сгущаются голубые сумерки. Близится теплая апрельская ночь.

Задумчивое состояние Владимира было прервано осторожным покашливанием. Это незваный гость из Орды напомнил князю о себе.