Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

Иван Вельяминов держался на суде с завидным присутствием духа. Глядя в глаза своим родным дядьям и двоюродным братьям, он презрительно усмехался и называл их «покорными безмозглыми овцами в загоне у Дмитрия». Когда до Микулы Вельяминова дошла очередь выносить смертный приговор, то он произнес его, не смея поднять глаз на родного брата-изменника. «Жаль, отец тебя сейчас не слышит, брат», — с горечью сказал Иван. Услышав это, Микула Вельяминов побледнел как полотно. И до окончания судебного заседания он больше не проронил ни слова.

Выслушав смертный приговор из уст матери, Иван Вельяминов с удивительным спокойствием бросил ей: «Мне будет очень лестно, матушка, коль ты придешь взглянуть, как я буду умирать».

Ни на допросах, ни на суде Иван Вельяминов ни словом не обмолвился о замыслах Мамая и о том, как на того подействовало поражение мурзы Бегича на реке Воже. Применять пытки к Ивану Вельяминову великий князь запретил, понимая, что человек с такой твердостью духа и под пытками ничего не расскажет о том, что замышляет Мамай.

Иван Вельяминов проговорился лишь о печальной судьбе своего брата Полиевкта, отвечая на вопросы матери, поинтересовавшейся о нем. Выяснилось, что Полиевкт стал доносить на Мамая хану Мухаммеду-Булаку, не догадываясь о том, что тот является куклой, посаженной на ханский трон тем же Мамаем. Сразу после того, как мурза Бегич ушел в набег на Русь, Мамай приказал своим улусным эмирам зарезать Мухаммеда-Булака. Вместе с ханом были убиты его слуги, среди которых находился и Полиевкт.

Иван Вельяминов нисколько не сожалел о смерти Полиевкта, считая его тряпкой и обузой в любом деле.

Некомат Сурожанин, в отличие от Ивана Вельяминова, грозил боярам, которые допрашивали его, скорой и страшной карой.

«Пусть я умру, но и Москве осталось недолго стоять, — злобно кривя рот, молвил Некомат. — Мамай уже сговорился с Ягайлой и с рязанским князем о совместном походе на Москву. В ставке Мамая собраны несметные полчища! Воинские становища раскинулись вдоль Дона на целый дневной переход. Двадцать улусных эмиров и сорок кипчакских беев привели к Мамаю свою конницу. И немало куреней еще на подходе…»

Местом казни было выбрано Кучково поле, расположенное за великим посадом, при слиянии Москвы-реки и Неглинки. Толпы людей пришли посмотреть на вынесение жестокого приговора изменнику и его пособнику. Ивана Вельяминова и Некомата Сурожанина казнили в один день и час. Обоим отсекли голову мечом. Многие из московлян не ожидали, что великий князь будет столь беспощаден к Ивану Вельяминову, который доводился ему двоюродным братом.

Дмитрий Иванович распорядился, чтобы голову Ивана Вельяминова насадили на шест и установили на торговой площади всем на обозрение. «Глядите, — молвил великий князь своим боярам, — восхотел Ванька Вельяминов стать выше меня и действительно возвысился! Токмо велика ли ему честь от этого?»

Летописец, описывая это событие, замечает в своем труде: «…С горестью смотрел люд московский на казнь несчастного сего мужа, прекрасного лицом, отважного сердцем и благородного видом».

Владимир проснулся от протяжно-хриплых звуков боевой трубы; в стане играли побудку. Сквозь белый полотняный входной полог шатра просачивался яркий солнечный свет — утро разгоралось. Где-то рядом, за холщовой стенкой шатра, переговаривались воины, о чем-то негромко споря. Причем один из спорщиков постоянно зевал. Кто-то равномерно и монотонно водил точильным камнем по длинному лезвию меча, этот звук был особенно приятен Владимиру, главной страстью которого было оружие.

Торопливо натягивая на себя суконные голубые порты и белую льняную рубаху, Владимир копался в мыслях, припоминая свои сонные видения. Ему приснилась мать в том одеянии, в каком она прощалась с ним на теремном дворе, провожая его в этот поход. Владимир запомнил слова матери, сказанные ему тогда, при расставании, но он никак не мог вспомнить слов, произнесенных матерью в его ночном сновидении.

Одолеваемый этими мыслями, Владимир вышел из шатра. Княжеские отроки в длинных белых рубахах были уже на ногах. Один из них принес в ведерке речной воды для умывания, другой держал наготове длинный рушник. Умывшись прохладной водой и утираясь рушником, Владимир окинул долгим взглядом огромный воинский стан, раскинувшийся от подножия холма до дальнего леса. Тысячи шатров пестрели на равнине, где-то вытянувшись ровными рядами, а где-то сбившись в кучу. Между шатрами стояли повозки с высокими бортами; повсюду мелькали простоволосые головы ратников, их светлые рубахи, серые и красные плащи. В утренней тишине далеко разносился смутный шум от множества голосов; были слышны властные окрики сотников; где-то кололи дрова для костров…

Владимир поднял глаза — вдалеке на горе виднелись стены и башни большой бревенчатой крепости, явственно выделяясь на фоне голубых небес. То была Коломна. Сюда, на Девичье поле, что на берегу речки Коломенки, вот уже две недели прибывают ратные отряды со всех концов Руси. Московский князь опять бросил клич своим ближним и дальним союзникам: «Исполчаться на татар!» На этот раз опасность, нависшая над Русью, грознее и страшнее Бегичева нашествия. Сам Мамай идет на Русь со своей несметной ордой!

С самого начала весны до Дмитрия Ивановича стали доходить слухи о том, что в донских и приволжских степях пришли в движение мелкие кочевые орды и курени, стекаясь к излучине Дона, где находилась ставка Мамая. Купцы, следовавшие на Русь от Дербентских ворот степным шляхом, своими глазами узрели Мамаеву орду, которая начала движение вдоль Дона на север, едва в степи поднялась трава. Ныне, по сообщениям дальних русских дозоров, Мамаева орда стоит на реке Воронеж, притоке Дона. Мамай замедлил свое движение к русским землям, ожидая, когда Ягайло выступит на Русь с запада. Литовский князь заключил союз с Мамаем, рассчитывая с его помощью сокрушить Москву.

Перед тем как сесть завтракать, Владимир повелел своему гридничему Яну Волосожару оповестить всех воевод, чтоб они пришли на совет к нему в шатер в два часа пополудни. Дмитрий Иванович отсутствовал в стане под Коломной. Он отправился на встречу с Сергием Радонежским в его лесную обитель, желая принять от него благословение на беспощадную сечу с Мамаем. На время своего отсутствия Дмитрий Иванович доверил главенство над войском Владимиру.

Отроки выставили перед Владимиром на легкий походный стол разложенные на глиняных тарелках ломти хлебного каравая, тонко порезанную ветчину и соленое свиное сало, румяные яблоки. В серебряный чеканный кубок был налит душистый мятный квас.