Майкл Лукас - Стамбульский оракул

Великий визирь прочистил горло:

— Вот поэтому нам бы очень хотелось услышать ваше мнение о политической ситуации.

Элеонора вытерла мокрые ладони о платье и сглотнула. Ведь госпожа Дамакан все ей объяснила. Надо верить в себя. Больше ничего не остается. Если бы подобрать подходящую аналогию… В голове завертелись халифы, муфтии, давно ушедшие правители, мертвые ныне столицы.

— Положение в целом, — начала она, хватаясь за первую мысль, которая пришла ей в голову, — напоминает обстановку в Гиркании, о которой писал Ксенофонт в «Киропедии».

Ее слова не произвели на слушателей никакого впечатления. По всей видимости, никто из них не был знаком с тем, что писал Ксенофонт про Гирканию.

— Известно, что гирканцы зависели от более могущественных ассирийцев, те же использовали соседей в своих политических и военных целях. Ксенофонт описывает несколько случаев, когда гирканской кавалерии было приказано выступить в арьергарде ассирийского войска, с тем чтобы они отражали атаки врагов, если те нападут с тыла. Но….

Элеонора остановилась, во рту у нее пересохло, закружилась голова. Из-за облака выглянуло солнце, его луч прокрался в комнату и осветил плитку мрамора, на которой она стояла.

— Когда они… — начала она, но мысли путались, — когда…

И тут силы покинули ее. Сначала она опустилась на колени, по телу пробежала сильная дрожь, она согнулась и упала на пол. Там, на полу, прямо посреди зала для аудиенций, с ней сделались судороги, она потеряла сознание. Последнее, что она помнила, было распоряжение султана послать за доктором.

Элеонора прочла весь Коран, но священные тексты не нашли в ней особого отклика. Без необходимости ее память редко обращалась к строкам этой книги, однако первое, что пришло ей в голову, когда она открыла глаза и стала понемногу приходить в себя, были аяты суры «Аль-гашийа»: «Там источник проточный, там седалища воздвигнуты, и чаши поставлены, и подушки разложены, и ковры разостланы» [14] Сура 88. Пер. И. Крачковского. . Сквозь приоткрытую дверь виднелся просторный двор, в котором сидели прекрасные девушки. Они перебирали струны музыкальных инструментов и перешептывались друг с другом, время от времени посмеиваясь. Можно было разглядеть и проточный источник, и разложенные подушки, и разостланные ковры.

Элеонора лежала на животе на высоком ложе в маленькой комнатке как раз позади двора. Под головой у нее была целая груда бархатных подушек. Кто-то потрудился разуть ее. Она отлежала правую руку, и теперь в ней неприятно покалывало. Не без труда Элеонора выпростала ее из подушечного плена и перевернулась на спину. Рядом с ней сидела валиде-султан. Элеонора тоже попыталась сесть, но стоило ей оторвать голову от подушки, как острая боль пронзила ее насквозь — от виска до виска. Тут же вспомнился и самый конец суры, строки наполнились смыслом: «Напоминай же, ведь ты — только напоминатель! Ты над ними не властитель» [15] Сура 88. Пер. И. Крачковского. .

— Не надо вставать. Полежи, отдохни.

Валиде-султан дотронулась до лба Элеоноры тыльной стороной ладони и поднесла к ее губам большую чашу:

— Выпей это.

Жидкость была рубинового цвета, по вкусу напоминала гранат. Элеонора сделала несколько глотков и отдала чашу; валиде-султан поставила ее на пол у кровати.

— Тебе хотелось пить.

Элеонора кивнула и поднесла перепачканную сладким соком руку, в которой еще покалывало, ко лбу. Ей хотелось спросить, где они, что случилось, но она чувствовала себя настолько разбитой, что не могла ни говорить, ни думать.

— Султан беспокоится о тебе, — сказала валиде-султан. — Когда мы поняли, что припадок прошел, он настоял на том, чтобы перенести тебя сюда, в его личные покои. Было решено, что здесь тебе будет удобнее всего.

Элеонора еще раз попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле, а мысли разбегались — к тому времени, когда ей удавалось подобрать слова, она забывала, что хотела сказать.

— Выпей еще немного. Гранатовый сок придаст тебе сил.

С каждым глотком сладкого эликсира Элеонора чувствовала себя лучше, она оживала прямо на глазах. Но вместе с тем ее сознание было пока затуманено.

— Ты помнишь что-нибудь? — спросила валиде-султан, поглаживая руку Элеоноры. — Помнишь, что ты нам сказала?

Элеонора приподняла подбородок, собираясь покачать головой.

— Ты ничего не помнишь? Что ты рассказала нам о преподобном Мюлере и загадке? О Монсефе-бее и странном юноше из кафе «Европа»?

— Нет, — едва слышно прошептала Элеонора. Она не помнила ничего, кроме гирканцев. — А что я рассказала?

— Не важно, — ответила валиде-султан. Она встала и убрала прядь со лба Элеоноры. — Даже к лучшему, что ты все забыла.

Элеонора устроилась поудобнее на подушках и принялась разглядывать девушек во дворе. Все попытки вспомнить, что же она говорила, оказались бесплодными, и ее мысли перенеслись к тому, что происходило за дверью.

— Кто эти девушки? — спросила она. — Они музыкантши? Играют для султана?

— Можно сказать и так, — ответила собеседница, быстро отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку. — Те, кто живет в гареме, много времени уделяют музыке.

— Они здесь живут? — переспросила Элеонора. — Все?

— Да, все они живут здесь.

— А где же их родители?

Валиде-султан задумалась, как будто вопрос был неожиданным.

— В основном они сироты. Тех, у кого родители живы, отправляют сюда, чтобы они смогли занять более высокое положение в обществе. Когда-то и я была одалиской в гареме Ахмеда Четвертого, отца Абдул-Гамида. Это довольно приятная жизнь.

— Вы были сиротой?

Валиде-султан помедлила с ответом:

— Да. Я потеряла родителей еще ребенком, совсем как ты.

Элеоноре хотелось поподробнее расспросить о дворце, одалисках и музыке, которую они играли, но тут на нее навалилась необоримая усталость.

Вечером Элеонору отвезли домой. Почти всю следующую неделю она провела в постели. Шторы в комнате не открывались, ее кутали так, что наружу торчал только кончик носа. Кроме размоченных в чае сухарей, она ничего не ела, а от количества гранатового сока, которое она выпила за это время, ее зубы приобрели розоватый оттенок. Она не была больна, не было ни синяков, ни ушибов. Все, на что она жаловалась бею, госпоже Дамакан и бесконечной веренице дворцовых лекарей, — это усталость. Она говорила, что чувствует себя так, будто кто-то открыл кран и все силы вытекли из нее. У докторов на этот счет было другое мнение. Они выдвигали одно за другим всевозможные предположения о характере ее болезни: от эпилепсии до менингита и сахарной болезни, но никто не мог сказать наверняка. Да и особого значения это уже не имело. В чем бы ни была причина ее недуга, Элеонора шла на поправку.