К. У. Гортнер - Клятва королевы

— Здесь все до последнего, — сказала Беатрис. — Андрес постарался, чтобы Жуана ничего не унесла с собой. Даже послал чиновников в монастырь, где она заточена, — забрать то, что могла украсть, в первый раз сбежав из дворца. Впрочем, у нее оказалось не так уж много.

Я взяла изумрудный браслет с замысловатыми золотыми звеньями в мавританском стиле.

— Вряд ли она рада случившемуся, — проговорила я, вспомнив, что когда-то видела тот самый браслет на запястье королевы. Неужели Кабрера отобрал его у нее, пока она бранилась и бесновалась за освященными стенами, откуда освободить ее могла лишь смерть?

— Она полностью подавлена. Умоляет смилостивиться над ее дочерью. — Беатрис не сводила с меня взгляда, пока я застегивала браслет. Он оказался тяжелее, чем я думала; ограненные квадратные зеленые камни ярко сверкали на фоне моей кожи. — Как ты поступишь? Пока что ла Бельтранеха находится под опекой семьи Мендоса, но ее мать продолжает настаивать, что она дочь Энрике, и сама девочка считает так же. Рано или поздно тебе придется вступить с ней в противоборство.

— Да, — рассеянно ответила я, зачарованная блеском изумрудов. — Придется. Но не сегодня.

— Нет, конечно, — кивнула Инес. — Сегодня ваша коронация. Сегодня ваше высочество…

— Majestad, — прервала ее Беатрис. — Помни, она теперь королева.

Инес покраснела:

— Ох, я совсем забыла! Ваше величество, простите меня, пожалуйста!

Она в замешательстве повернулась ко мне. Я сурово взглянула на нее, но на губах моих тут же возникла улыбка, которую я безуспешно пыталась скрыть, а за моей спиной хихикнула Беатрис.

Инес топнула ногой:

— Не очень-то красиво. Я думала, что оскорбила вас!

Я хлопнула ее по руке:

— Прости. Меня не волнует, как ты обращаешься ко мне с глазу на глаз. — Я улыбнулась Беатрис, протягивая другую руку. — До сих пор не могу поверить. Какая из меня правительница Кастилии?

— И тем не менее ты королева, — сказала Беатрис. — И станешь очень медлительным величеством, если мы прямо сейчас не начнем тебя одевать.

Они хлопотали вокруг, снимали с меня халат и облачали в платье, а я поймала себя на странном ощущении: за прошедшие два дня случилось столь многое, что мне казалось, будто я смотрю на происходящее со стороны. К мертвому Энрике я испытывала такие же смешанные чувства, как и при его жизни. Надев белое траурное платье, я стояла на его отпевании и слушала от кардинала Мендосы, только что получившего сан, страшный рассказ о последних часах Энрике. Он умирал в муках в холодной комнате старого мадридского алькасара, и рядом с ним не было никого, кроме преданных мавров. Слуги и приближенные, включая вероломного Диего Вильену, бросили его, едва стало ясно, что он не выживет. Как сказал Мендоса, к нему отнеслись не с большим уважением, чем к подыхающему псу; кардиналу самому пришлось нанять людей, чтобы подготовить тело Энрике к погребению.

По обычаю, я не присутствовала на похоронах единокровного брата. Вместо этого заказала мессу в соборе Сеговии, пока кортеж покойного короля ехал в монастырь Санта-Мария-де-Гвадалупе, где ему предстояло обрести вечный покой. Молясь о душе брата, я заставляла себя вспоминать не капризного короля, с детства внушавшего мне недоверие и страх, но странного робкого человека, которого я встретила много лет назад и который отнесся ко мне с любовью. Я бы соврала, сказав, что мне будет его не хватать после всего случившегося между нами, но все же нутром ощущала утрату и одиночество, осознавая, что из троих, в чьих жилах текла кровь нашего отца, осталась только я одна.

Но при всем желании я не могла оплакивать его и дальше — меня ждали срочные дела. Сложнее всего было решить, объявлять ли о моем вступлении на престол немедленно или подождать возвращения Фернандо. Каррильо убеждал, что нельзя терять времени. Как и Кабрера, он считал, что любая задержка может угрожать моему праву на трон. К тому же у нас не было гарантий, что Фернандо вообще сможет приехать, учитывая войну в Арагоне. И все же я колебалась почти целый день, пока мне не представилась возможность посоветоваться с кардиналом Мендосой, вернувшимся с похорон Энрике. Я доверяла прелату, который придерживался умеренных взглядов, одобрял мои действия и сохранял при этом лояльность Энрике. Он молча выслушал поток моих сомнений и опасений, что я могу оскорбить Фернандо и повредить нашему браку, провозгласив себя королевой в отсутствие мужа, и спокойно ответил:

— Я понимаю, сколь трудны были для вас последние дни и сколь многому вам теперь приходится противостоять, но вы единственная наследница королевства. Ваш муж, Фернандо Арагонский, получит титул короля-супруга, но у него нет иных наследственных прав в Кастилии, что он сам подтвердил своей подписью на брачном контракте. Право на трон, дитя мое, принадлежит только вам.

Я провела вечер в мучительных раздумьях, стоя на коленях перед алтарем в моих покоях и моля Бога о наставлении, об ответе, который снял бы с моих плеч бремя вины. Хотя в Кастилии были и прежде королевы, ни одной из них не удавалось успешно править долгое время. Совершала ли я грех гордыни, полагая, что сумею добиться того, чего не смогла до меня ни одна женщина? Королевство, которое мне предстояло унаследовать, превратилось в логово порока и лживости; казна стояла на грани банкротства, народ голодал. Многие гранды, если не все, — не говоря уже о святом отце в Риме и властителях других стран, — сказали бы, что Кастилии требуется жесткое правление принца вроде Фернандо, закалившего в боях отвагу и силу и готового сразиться со многими стоявшими на нашем пути препятствиями.

Меня тревожила мысль, что Фернандо, скорее всего, сказал бы то же самое.

Однако, несмотря на все попытки убедить себя, что на роль королевы я не гожусь, часть моей души взбунтовалась. Я не для того боролась столько времени, чтобы теперь уклониться от собственного долга. Корона действительно принадлежала мне как принцессе Трастамара, и в моих жилах текла кровь династии, правившей Кастилией больше ста лет. Мои подданные ожидали, что я взойду на трон, не вынуждая Арагон править вместо меня. Любую задержку или компромисс могли принять за слабость. Я не вправе допустить, чтобы обо мне говорили, будто Изабелле Кастильской недостает уверенности в себе.

И все же, пока Беатрис надевала на меня головной убор и тщательно расправляла белую шелковую вуаль, а Инес, присев, надевала мне кожаные туфли, я думала о том, что случится, когда Фернандо прочитает мое письмо.

Зазвонили колокола собора, призывая толпу на оцепленные кордоном улицы, по которым я должна была проехать в сопровождении свиты на plaza mayor. [31] Главная площадь (исп.).