Аркадий Савеличев - Столыпин

– Червонцем то бишь?..

– Для француза это лучшая плетка…

Князь Орлов и дворцовые сплетни не забывал:

– Великий князь Николай Николаевич просто из себя выходит: «Что, нет в России человека поумней, чем Горе-Мыкин?!»

Столыпин хмыкал:

– Видать, нет!

– Не скажите, Петр Аркадьевич. При мне святцы читали… Николай Николаевич читал, а государь…

Орлов не знал, что сказать про государя, а Столыпин мысленно перебирал: «Отпетый кадет и думский кукловод Маклаков? Земский краснобай Львов? Полицейский каратель Трепов? Вхожий в царский дворец личный друг-дипломат Извольский? Охранитель царского сундука, министр финансов Коковцев? Явившийся как с того света, из заграничных десятилетних скитаний профессор Милюков?»

Вслух не без усмешки сказал:

– Да хоть и любимец царя лихой кавалерист Фредерикс?..

От изумления Орлов так крутанул баранку, что автомобиль чуть не занесло.

Пока Орлов машину выправлял, он уже новую кандидатуру подобрал:

– Слышал я, какой-то сибирский побродяжка, именем, кажется, Распутин, в Царское Село зачастил – вот бы в мои начальники!

Как бы в угоду, пьянчужка со штофом навстречу.

– Не этот ли?..

– Во-во! Самое дело – в наши председатели…

Кажется, лишнее уже говорили. Сии сплетни не для царских ушей. Ну, да князь Орлов в доносчики не годился, а Столыпин тем более.

С тем бы на этот раз и расстались, да Орлов не преминул сказать:

– Но что интересно, как сойдутся вместе на подушках этой машины – нет-нет да и мелькнет знакомая фамилия: Столыпин!

– Фамилия и мне знакома, да не стоит, князь, всуе ее поминать. Пощадите великодушно!

Столыпин стал пореже встречаться с князем Орловым. Человек от безделья болтлив…

В дорожной пыли между Петербургом и Царским Селом фамилии мелькали, как призраки гадящих керосиновых фонарей.

Пора бы переходить на европейское электричество… как и на европейских премьер-министров… но куда денешь Горемыкина? После сваленного в суматохе Витте Николай II и сам уже не знал, чьи советы принимать.

Столыпин чувствовал, что пыльные круги вьются уже вокруг его головы…

Он хотел отсидеться в семейном тихом кругу, для чего и снял на Аптекарском острове огромнейшую летнюю дачу, которая служила и министерским кабинетом. Ольга со всем взрослеющим семейством устроилась в зеленой обители, но с ужасом восклицала:

– Петро, да ведь они сюда со всего Петербурга пыль тащат!

Верно угадывала: пыль! Грязная дорожная пыль. Сплетни и дрязги. Анекдоты и пресерьезнейшие прожекты… как скрестить, например, заграничного либерала Милюкова с полицейским Треповым? Еще не нужная никому Дума не была распущена, еще Горе-Мыкин время от времени заявлялся с отчетным визитом к царю… а за что отчитываться?.. Естественно, пыль сплетен, разговоров и переговоров мело в сторону Аптекарского острова. То либерал, то полицейский! То краснобай, то дурак! То в лакированных щиблетах, то в дорожных, грязных калошах. Ольга все воспринимала в натуральном виде.

– Да слуги и грязь не успевают убирать!

Муженек серьезно отвечал:

– И я не успеваю.

– Да разве наши слуги плохи?

– Наши неплохи, но другие-то?..

– Какие еще другие, Петечка?

– Те, что без царя в голове, а то и вовсе без головы.

Ольга сама за голову хваталась:

– Ты здоров ли хоть, милый?

– Как никогда ранее!

– Ой ли?..

Она все переводила на житейский лад, с полным правом клала исцеляющую ладошку на его разгоряченный лоб. Но замечала только:

– Лысеешь, Петечка… Ты не торопись с этим… а то я, смотри, любовника заведу!

– Заводи, Олечка, заводи. Давай я тебе самого Распутина пришлю. Слышала о таком?

– Не слышала, да уж фамилия-то…

– Верно. Не обижайся. Уж лучше говоруна Милюкова… Кажется, именно он и пылит?

В этот ли, в другой ли какой раз, обсуждая новый состав министерства при существующих еще министрах, он в сердцах сказал Милюкову:

– Вы хотите кабинет большинства? То есть кадетское министерство? То есть вы, Павел Николаевич, к примеру, министр внутренних дел?.. Погодите, не перебивайте. Представьте, есть и такая должность, которую я пока имею честь занимать. И еще представьте: вы вместо меня. Но ведь «нутряному министру» подчиняются и полиция, и жандармерия, многое другое. Тюрьмы, например. Виселицы. Каторга. Ссылка. Каково удовольствие?

Ольга расхохоталась бы, увидя, в какое негодование пришел «чистейший» профессор. А между тем самое обычное перечисление министерских обязанностей. Раз существует государство – должны существовать и полиция, иначе кто же будет тюрьмы наполнять? Народ там быстро помирает – постоянно гони полицейской метлой новых сидельцев! Нельзя, чтоб Петропавловка, Шлиссельбург, Кресты иль Бутырки оставались без народонаселения. Никак нельзя. Противоестественно.

Николай II, как и в прошлый раз, все решил на волю Божию…

«На тебя, дурак!» – это о себе самом подумал Столыпин. Дело к тому шло. Пыль дорожная, курьерская, поднимаясь от Царского Села, все плотнее окружала Аптекарский остров.

Спускаясь в очередной раз со второго этажа дачи, один из самых «вхожих» в Село людей министр иностранных дел Извольский сказал:

– Петр Аркадьевич, завтра у меня аудиенция у государя. Я больше не буду ходить кругом да около… Я знаю, кто может спасти Россию. – Он выразительно посмотрел на хозяина дачи. – Осуждайте, не осуждайте меня, но положение российской смуты обязывает открыть государю глаза…

– Я пытался, не выходит. Вы ближе, попробуйте.

– Ну, не ближе барона Фредерикса, но что делать?

– С Богом!

Петр Аркадьевич еще не успел подняться к себе, чтобы переодеться, как Ольга из нижних анфилад выскочила.

– А ты шустра, моя дорогая. Подслушиваешь?

– Прислушиваюсь, мой дорогой. Приглядываюсь. Чего это Извольский таким озабоченным вышел?

– К причастию собирается. Дело серьезное.

– Да ну тебя! Все равно завтра станет известно.

– Вполне возможно, Оля…

Она поняла, что ему не до разговоров. С некоторой обидой, но отстала внизу лестницы.

Поднявшись к себе, Столыпин мысленно помолился за Извольского: это один из тех людей, на которых можно было положиться.

Петр Аркадьевич знал содержание «Записки», с которой Извольский поехал к Николаю II. Суть была совершенно антиправительственная, следовательно, задевала и министра внутренних дел. Не ради шкурных интересов он посчитал своим долгом предостеречь слишком ретивого министра иностранных дел… в правительстве Горемыкина. Как член кабинета против себя же и выступал. Невольно и против своего же единомышленника, Столыпина. Тот предостерег: