Ирина Измайлова - Собор

Монферран улыбнулся:

— Раз отец тебе говорит, то правда, конечно.

— А вы тоже так думаете?

Вопросы Елена любила задавать один за другим и задавала их по-сократовски обстоятельно.

— Я думаю так, Елена, — ответил Огюст, наклонившись к ней. — Но только я ведь его почти не читал. Я не могу читать стихов по-русски, увы. Язык плохо знаю.

— Плохо?! Вы?! — изумилась Елена. — Да вы же и ругаться умеете лучше кучера Яшки! Я вчера слышала!

Огюст покраснел и опасливо покосился в ту сторону, куда ушла Анна.

— Тьфу ты, ч… Я хочу сказать, нечего слушать все подряд!

Он опять сделал шаг в сторону кабинета, но маленькая болтушка ринулась за ним следом.

— Август Августович, постойте! Еще минутку! Мне батюшка говорил, что вы видели Пушкина. Вы его взаправду видели?

Монферран вдруг нахмурился.

— Видел. Один раз, случайно.

— А он красивый? То есть был красивый, да?

— Очень. Слушай, пусти меня, Елена, дай хоть двадцать минут отдохнуть. Я же с ног падаю, а тебе этого не понять…

Он действительно очень устал, но разговор прервал не поэтому. Слова девочки вызвали в нем тяжкое, смутное воспоминание.

Это приключилось в конце прошедшего года, перед самым-самым Рождеством.

Огюст уже поздним вечером возвращался от кого-то из своих знакомых, довольный новым приобретением: знакомый согласился продать ему редкую греческую камею, без сомнения, подлинную, доставшуюся ему по наследству и совершенно для него бесполезную.

По дороге, прежде чем сворачивать с Невского проспекта на Малую Морскую, архитектор решил вдруг зайти в кондитерскую Вольфа и Беранже выпить кофе. Иногда, очень-очень редко, его тянуло посидеть среди незнакомых ему людей, краем уха послушать их праздную болтовню.

Людей в кондитерской было немного. Архитектор присел возле окна, заказал себе кофе и незаметно обежал взглядом зал. Никого из знакомых он здесь не приметил. В углу слева от него за сдвинутыми столами сидела компания шумно беседующих людей, судя по всему литераторов. Они говорили так быстро, так часто перебивали друг друга, что в их споре Огюсту не удалось понять ни слова, к чему он, правда, и не стремился. Справа восседали какие-то две дамы: немолодая, одетая пышно, но не без вкуса, и вторая — лет тридцати, в мехах и изумрудах, по виду, впрочем, фальшивых. С ними сидели двое щеголеватых молодых людей. Говорили они все по-французски о каких-то пустяках, и болтовня их заставила Огюста невольно улыбнуться: он подумал, как пуста должна быть жизнь людей которые, собравшись вчетвером, не могли найти, что сказать друг другу интересного…

За сдвоенными столами послышались смех, какие-то шутки, затем литераторы (в большинстве своем это были молодые люди) опять быстро и наперебой о чем-то заговорили. Потом будто приутихли, и вдруг один из них резко встал из-за стола (это Огюст заметил краем глаза, обернувшись, когда ему подавали кофе).

— Увольте, господа, но об этом я с вами говорить не стану! — произнес вставший и, взяв со стола свою чашечку, отошел к окну.

— Полноте обижаться! — воскликнул другой.

В это самое время одна из сидевших справа дам вдруг поднесла к лицу лорнет, устремив его прямо на Огюста, и воскликнула:

— Ах, какая неожиданная встреча! Ведь это же мсье де Монферран, знаменитый архитектор!

«Ба! Что за бесцеремонность!» — подумал Огюст.

А дама между тем встала и подскочила к его столику, тем самым вынудив встать и его.

— Мсье, добрый вечер! Право… Как приятно. Вы меня не узнали?

— Увы! — стараясь не показать своего раздражения, развел руками Огюст. — Быть может, память моя стала хуже, мадам, но…

— Смею тогда напомнить, хоть это и невежливо с вашей стороны, мсье! Я — Невзорова. Екатерина Марковна Невзорова — супруга полковника Невзорова, приятеля господина Демидова, которому вы недавно закончили строить особняк на Большой Морской. Мы и познакомились на приеме у Демидова в честь его новоселья. Ну? Вспомнили?

— О, да! Простите, мадам!

Дом для внука заводчика, владельца рудников графа Демидова Огюст совсем недавно перестроил из старенького двухэтажного домика. Особняк был его удачей. Изысканность его интерьеров поразила многих. На приеме у заводчика было много гостей. Архитектор пришел туда очень ненадолго, и кому его там представляли, кого представляли ему, кто говорил ему комплименты, кто задавал глупые вопросы — всего этого он совершенно не помнил.

Знакомые госпожи Невзоровой между тем тоже встали из-за столика и подошли к знаменитости, чтобы в свою очередь что-нибудь сказать.

— Я тоже был в особняке господина Демидова-младшего! — вскричал один из молодых людей. — Ваш малахитовый зал — чудо, чудо, достойное изумления!

— А как ваше грандиозное строительство? — осведомилась пожилая дама. — Вы скоро его закончите?

— Скоро, мадам. Осталось лет двадцать.

— Двадцать лет! Боже правый! — изумился второй молодой человек. — Ну да, впрочем, можно ли в России что-либо быстро выстроить? С нашим-то мужичьем! Разве русские мужики умеют работать? Лентяи и пьяницы!

В этих словах, неожиданно для себя, Огюст почувствовал пощечину. Он готов был даже вспылить, однако сдержался и спокойно возразил:

— Стыдно мсье, говорить так, будучи русским. Если бы вы сами умели работать, если бы забили в жизни своей хотя бы один гвоздь, я поспорил бы с вами и рассказал бы, как работают эти отважные, честные и искусные люди. Но вы меня не поймете, мсье.

— Как?! — изумилась мадам Невзорова. — Вы любите мужиков, мсье Монферран? Любите грязных воров и пьяниц?

Огюст покачал головой:

— Мадам, я не могу их по-настоящему любить. Чтобы любить, нужно до конца понять, а мне, бедному иноземцу, еще до этого далеко. Но я уважаю людей, с которыми вместе работаю. К тому же грязны они оттого, что не имеют особняков с ванными комнатами; пьют оттого, что их не учили читать и писать и им нечем занять своей души; а если иные из них воруют, то чаще всего от голода. Вы не знаете, мадам, что это такое, а я это знаю. Простите, господа, но мне уже пора уходить. Прощайте, и благодарю за внимание к скромной моей особе.

Уже в вестибюле, надевая шубу, Огюст мельком глянул на себя в зеркало и увидел, что лицо его горит. «Разошелся, как мальчишка! Глупо!» — с досадой подумал он.

— Приятно встретить совесть и благородство там, где менее всего ожидаешь! — раздался за спиной архитектора негромкий голос.

Монферран обернулся. Слова эти исходили от того самого человека, который некоторое время назад покинул компанию за сдвоенными столами. Теперь он тоже одевался, собираясь выйти. Это был очень небольшого роста, темноволосый и кудрявый мужчина лет тридцати пяти или чуть старше.

«Черт возьми, только этого и не хватало! — вскипел в душе архитектор. — Совершенно незнакомый человек мне в спину отпускает подобные фразы! А кто он, позвольте, чтобы судить меня? И неужто он думает, что я промолчу?!»