Михаил Колосов - Новые крылья

Таня дома. Рисует.

Мне сделалось так тоскливо и муторно на душе. Не вполне отдавая себе отчет, я оделся и отправился к Ольге. Она как всегда приветливая, ароматная и мягкая. Поила меня коньяком и ласкала. Очень хотелось пожаловаться ей, спросить совета, как быть теперь с М.А. Но я промолчал.

Утром Ольга не хотела отпускать меня, пока я не выпью с ней кофию. А я торопился скорее домой, успокоить своих. Несвежее белье и нечистая совесть, на душе тяжело. Противно. Дома большого переполоха не было. Но мама, все же, ночью не спала. Таня улыбается, она догадалась, что я остался ночевать у Ольги. Ей кажется, что я должен быть счастлив.

Заезжал в мастерскую к Супунову, проследить, как упаковывают картины. Потом к Окуневу и к Вольт. Будто между прочим, Вольт. сказал, что ему телефонировал М.А., но я ничего не ответил. Как мне быть? Вечером сидел дома. Старался заниматься, но теперь уже мне не до французского, так болит душа.

Отослать ему свое стихотворение? Оно нехорошо, возможно, но, все же, лучше тяжелых нудных объяснений. И потом, ему всегда приятно было получать от меня стихи, пусть и несовершенные.

В ответ на свое стихотворение получил записку: «Приезжайте ради бога! Как можно скорее. Д». Счастье мое невозможно выразить словами! М.А. встретил меня легко и весело. Не было меж нами никаких объяснений. К чему они? Только всё портят. Целовались, пили чай. М.А. читал мне свои дневники. Теперь я лучше понимаю его.

Всё хорошо!

Те же хлопоты целый день.

Таня принесла записку от Ольги — хочет меня видеть. Пошел. У нее сидели художники и среди них Правосудов. Боже правый! И здесь он. Я с ними ненадолго задержался. Вечером лежа в постели, старательно разбирал французский роман, который дал мне Миша. Бесценный мой учитель! Ни на кого его не променяю.

Начали перевозить картины. Суета, ругань, беспокойство. Вольтер в центре событий, полный, мягкий, единственный невозмутимый. Видел Ольгу, звала к себе. Я обещал. Правосудова тоже видел. Сосредоточен, ни на кого не смотрит, на меня во всяком случае. Ревнует ли он Демианова?

Заехал к Мише. Он поил меня чаем, читал стихи, рассказывал задуманный роман. Его зять обычно на лето нанимает для семьи дачу, и в этот год Миша поедет с ними. Хоть это будет не раньше середины мая, а все же предстоящая разлука меня огорчила. Миша шутил над тем, что я горюю до времени, а мне теперь невесело думать о лете. Из «одинаковых» завалились к М. Носков и Дудников, конечно, давно не вижу я меж ними никакого сходства, но такое уж у них прозвание. Они рассказывали новости, хохотали. Мне стало скучно, я ушел. К Ольге не собирался, но заехал и остался до утра. Она очень хвалит Таню. Даже хочет потребовать вывесить ее рисунки, с подписью, что это работы ученицы госпожи Брандт. Чего тут больше, способностей Таниных или Ольгиного тщеславия, пойди пойми. Наедине с Ольгой мне все время хочется ее трогать, руки сами тянутся. Ее тело совершенно удивительно на ощупь. У меня даже превращается в дурную привычку, вроде навязчивых действий, постоянно мять его и тискать. Она принимает это за чрезмерную настойчивость. Как легко она отдается! Меня даже несколько смущает такая легкость.

Заезжал в типографию. Афиши готовы. Вольтер простудился, лежит в постели, чихает. Бедный Аполлон! Митя возле него очень трогательно хлопочет. Занимались перепиской, но скоро у него усилился жар, и мне пришлось уйти. Гулял по Невскому. Заходил в лавки, просто так, поглазеть. Этим приказчикам лучше не попадаться! Чудом унес ноги, ничего не купив. Хоть денег почти нет, но могли всучить и в долг. А, все же, присмотрел себе несколько галстуков и модный пиджак. Миша к галстукам питает слабость. Нужно будет купить и ему. А мне не мешает приодеться получше. Как только получу что-нибудь от Вольтера, непременно побалуюсь обновкой.

Как быстро и чудесно переменилась моя жизнь. И сам я теперь совсем другой. Миши дома не было, но я, почему-то, так и ожидал. Ноги, как будто, сами понесли к Ольге. У Ольги в гостиной плотно занавешены окна, полумрак и свечи. Они с Таней во что-то такое играли, я им помешал. Таня была немного раздосадована тем, что я явился не вовремя. Открыли шторы, впустили свет. Чтобы утешить Таню, и всем повеселиться, сели гадать по книжке. Взяли Онегина. Тане вышел «убогий француз», мне «я другому отдана и буду век ему верна», и еще всякий вздор. Но было занятно. Мы все пророчили друг другу разные небылицы, фантазировали, Таня разоткровенничалась немного слишком. В нервическом возбуждении, таинственно настроенную я повел ее домой.

Прощаясь, Ольга делала мне знаки, чтобы я вернулся. Но, придя домой, снова идти к ней было неловко перед домашними, и я остался. Сел разбирать французский роман, что-то плохо он у меня движется, слишком быстро я над ним засыпаю.

Бедный Вольтер совсем раскис. Мы с Мишей сидели у него в гостиной и играли в карты. Время от времени являясь на жалобные призывы скучающего А.Г. Впрочем, он быстро от нас утомлялся и даже начинал дремать, тогда мы снова возвращались на свою позицию. Миша очень увлекательно рассказывает о своем новом романе, но, кажется, он его немного забросил в последние дни. Надо полагать, на публику эта вещь произведет ошеломляющее впечатление. Ничего подобного еще никогда и ни у кого не было. Страшно только, как бы не нашлось среди критиков слишком много кирсановых. Литературное общество, в котором состоит Миша, недавно созданное им и его товарищами, со многими из них я еще не знаком, собирается по средам на квартире у Вячеслава Петрова. Миша считает его в некотором роде своим учителем и очень дорожит его мнением обо всем. Позвал меня в среду на их собрание. Я немного сомневаюсь, стоит ли идти. Миша читал мне стихи этого Петрова. Ничего замечательного я в них не увидел, хоть и числится этот Петров среди лучших поэтов Петербурга. М. был разочарован, и даже немного обижен тем, что я ничего не понял. Отчасти чтобы утешить его, но и для собственного удовольствия, я стал декламировать его стихи и восторженно их хвалил. М. был растроган почти до слез. Милый, дорогой, прекрасный мой поэт! Целовались прямо в гостиной Вольтера. В поцелуях украдкой, в боязни быть застигнутыми врасплох, есть особая прелесть и наслаждение.