Михаил Колосов - Новые крылья

Погода чудесная. Солнце, теплынь, птицы заливаются. Ходили с Т. в лавочку, потом в церковь, потом прошлись немного. Танюшка болтала без умолку, а я, несмотря на запах весны, был немного не в духе. Все думал о своем.

Когда я приехал, Вольт. в хорошем настроении собирался на праздник открытия. И слышать не хотел моих отказов. Но мне удалось его убедить. Я перечислил дела, которыми мог бы заняться, пока он празднует, и поручения сам себе назначил. Вообще создал видимость человека занятого, которому не до увеселений, да еще и хлопочущего в его интересах. Он неохотно со мной согласился. В конце концов, перед поездкой в Москву, действительно, нужно кое-какие дела уладить. Хлопот хватит. Да еще в отсутствии Дмитр. Петр. Впрочем, как только Вольт. со мной согласился, я уже не был так уверен, что не хочу пойти на открытие. Все же, и я кое-что сделал для этой выставки, а праздновать будут другие. Обидно. Демианов заехал за Вольтером, чтобы вместе отправиться на выставку. Я был намеренно сдержан и видел, что он видит, но не понимает в чем дело. Вольтер же, напротив, представлялся беспечным и переводил в шутку все вопросительные намеки Демианова и мои холодные почти колкости. На улице разъехались в разные стороны. Они в автомобиле Вольтера на выставку, я на извозчике в банк. Как только остался один, пожалел смертельно, что с ними не поехал, первая мысль — приказать извозчику поворачивать, но сдержался. Бедный, милый Демианов, как он был удивлен и встревожен моим холодным приемом. А я-то тоже хорош! Впал в амбицию. Ах, на меня влияние, ах они пользуются мной! Давно ли я был благодарен только за то, что имею возможность говорить с таким необыкновенным человеком, как М.А. А Ольга что же? Обладанию этой женщиной любой позавидует. А я, имея, такую любовницу и такого друга и учителя, еще и недоволен. Дурак. Уладив кое-какие дела, поехал на выставку. Наших там уже никого не было, только посторонние посетители. Видно, отправились праздновать в ресторан. Но в ресторан я уж не поехал за ними, чего доброго опять напьюсь, да еще и сделаю сцену, не дай бог. Хоть на положение свое я смотрю теперь совершенно иначе, я, все же, решил воздержаться до поры. Интересно, заметил ли М., что нет кольца у меня на пальце?

Заезжал к М. Его сестра принимает меня почти как своего, усадила за общий стол пить чай. Я-то надеялся наедине с М. посидеть. Видел его зятя. Молчаливый, спокойный, меланхоличный даже. М. говорил про него, что он очень строг с домашними, однако, вид имеет совсем не тирана. Тетка М. была у них за чаем, и всё толковала о том самом деле, с наследством, так что увести М. в сторону не было никакой возможности. Но по его глазам я видел, что он рад моему приходу. Я тоже как мог, показывал глазами, что угрюмость моя прошла, что всё по-прежнему. Потом М. и его зять поехали провожать тетушку, а я потащился к В. Дмитр. Петр. вернулся, выставка готова. Ничего теперь нам не мешает ехать. Так что Вольтер решил не откладывать и выехать прямо сегодня вечером. Билеты велел купить в 1-й класс. Для меня невозможная роскошь, а для него иначе невозможно. Наш божественный Аполлон должен иметь все самое лучшее. Никак не мог осознать, что завтра буду уже в Москве! В радостном и тревожном возбуждении плохо соображал, что делаю и как. Действовал как заведенный механизм, хлопотал о билетах, давал телеграммы, делал распоряжения о багаже Вольтера, ездил домой собираться, потом опять к Вольт. Там уже Митя взял на себя все заботы, и мог бы я успокоиться, да куда там! Разволновался еще сильнее, места себе не находил. Телефонировал М., сестра сказала, они с зятем еще не возвращались. Хорошо было бы, если б он успел нас проводить. Обедали. Снова вызывал М., зять вернулся, а он поехал куда-то к знакомым. Что за наказание! К каким знакомым, никто не знает. Написал прощальную записку Ольге, но показалось как-то нелепо, порвал. Вольт. потешается надо мной по-доброму. Ему-то что! Он, весь мир, почитай объехал, а я дальше Павловска не был нигде. На вокзале я отчаянно вертел головой, до последнего момента ждал, что М. приедет проститься. Поезд уже тронулся, Вольтер закричал в окно, чтобы я заходил, а мне пришла ужасная мысль, что больше никогда мы с М. не увидимся. Такая напала тоска и одиночество, до боли в сердце.

В вагоне ни с чем не сравнимый, такой чудесный запах путешествия. За окном поля, леса, луга сменяют друг друга с поразительной скоростью, очаровательное зрелище. Не мог оторваться часа два, пока совсем не стемнело. Как только сели в вагон, Митя тут же принялся суетиться вокруг Вольтера. Дома я почти не замечал, принимал как должное его заботы. Тут, в поезде, как-то особенно бросилось в глаза, что Митя над Вольтером как наседка хлопочет, как мать над дитятей. Переодевает, укутывает, подтыкает одеяло, все время, что-нибудь ему в рот пихает. То о чае для него хлопочет, то чтоб ему не дуло. Все печется, чтобы было ему покойно и удобно. Вольтер принимает все Митины заботы спокойно, почти безразлично, но никогда ему не перечит, слушается. Очень забавно и трогательно за ними наблюдать. Уложенный и укутанный Митей Вольтер, скоро захрапел. Я же еще долго вглядывался через темное окно в бегущую мимо дорогу, думал о своих домашних, о Демианове, еще больше теперь дорогом мне и близком, о Вольтере с его Митей, о Москве, что-то меня там ждет. На станции хотел, было, выйти из вагона, но овладело мною какое-то странное, задумчивое оцепенение, и я продолжал тихонько сидеть у окна, глядя на снующих мимо носильщиков, фонари и станционных рабочих.

Проснувшись, тихо лежал, слушая, как стучат колеса, вдыхая необыкновенный вагонный запах, к которому нельзя принюхаться, сколько не дыши, и, наблюдая, как хлопочет Митя над Вольтером. От этих его хлопот веет какой-то домашней нежностью и уютом, даже в вагоне становится необыкновенно хорошо. Ехать бы так всегда!