Михаил Колосов - Новые крылья

Холодно невообразимо. Когда же весна?!

Написал А.Г. письмо с благодарностью за помощь и советы. Рассказал, что М.А. меня хвалит. И, даже, сделал признание, что мне это ужасно нравится. Переписал ему то стихотворение, которое получил от М.А. в подарок, похвастался.

От М.А. записка с заданием, нужно не лениться. Очень боюсь, что французского мне, все же, не одолеть.

Новые мысли и новое настроение. Я уже не тот одинокий и прокисший юноша. Хочется жить!

Сегодня у нас спектакль. Немного освободившись, забежал к Аполлону в ложу. Пьеса для него скучная, поэтому он страшно обрадовался, что я заглянул. Но пришлось быстро бежать на место, следить за декорацией. И потом, с ним были вовсе незнакомые мне люди, так что я почувствовал себя немного неловко. Между прочим, А.Г. представил меня как начинающего поэта. Тоже мне поэт! И смех и грех.

Мне понравилось составлять акростихи. В сущности это никак нельзя назвать поэзией. Для меня это занятные головоломки вроде китайских, только с не очень строгими правилами. Так и сяк можно повернуть, а правильное решение рано или поздно выйдет. Очень занимательно и весьма приятное развлечение.

Как раз сейчас я ничего подобного не испытываю, но где-то было, кажется, у Пушкина, сказано, что о любви лучше всего писать именно тогда, когда от нее свободен. Что-то в этом роде. Наверное, это для всякой вещи справедливо. Я весел и счастлив, думаю о своих друзьях, мечтаю о весне, строю планы. Какая уж тут скука? Ну, может быть, немного взгрустнется иногда, но это так, ничего.

Мое знание французского, как тришкин кафтан: в одном месте штопаю — в другом рвется. Не успеваю хорошенько усвоить новый урок, тут же спохватываюсь, что старый уже из головы вон. Если бы не М.А., я давно бы уже отчаялся.

Сегодня собрались у М.А. я, Супунов и Сережа. Они говорили о каком-то их знакомом, которого я не видел. И, вспомнив, с ним связанную историю М.А. предложил прочесть нам, что он писал об этом в своем дневнике 2 года назад. Наконец-то и я удостоился послушать знаменитые дневники! М.А. разошелся и прочел не только связанное с тем знакомым, но еще и из другой тетради, из той самой, которую я тогда листал, о событиях не таких далеких. Я, осмелев, попросил прочесть о нашем знакомстве, но М.А. сказал, что обо мне прочтет в другой раз и посмотрел со значением, так что я понял, он не хочет читать при племяннике и Супунове. Но теперь уж я поймаю его на слове, и, когда-нибудь, обязательно заставлю прочесть.

Приходил человек от Аполлона Григор. с запиской. Он зовет меня к себе на вечер. Сегодня. Как назло у меня дежурство в театре, но, может быть, удастся сбежать. Попрошу Кирсанова побыть за меня.

Вечером у А.Г. столпотворение. Приехала его племянница из Москвы. Она, оказывается, довольно известная особа, художница и музыкантша. Ольга Ильинична. Гостей несчетно собралось ее приветствовать! Милая молодая дама с приятными манерами, белокурая. Держится смело, но не вульгарна отнюдь. Мне она очень понравилась. Я чувствовал себя немного заброшенным, Демианова, почему-то, не было. Ни с кем, почти, из гостей я не знаком. Аполлону не до меня. Не зная, куда себя деть, я вышел зачем-то в переднюю. И, вдруг, зазвонил телефон. Повинуясь необъяснимому порыву, я почему-то снял трубку. Не знаю почему, ведь никогда раньше не сделал бы этого в чужом доме. И о чудо! Это вызывал Михаил Александрович! Он не меньше меня был удивлен, когда узнал, с кем говорит. И попросил немедленно приехать к нему, мне показалось, он чуть не плачет, но может быть это из-за телефона. Разумеется, я тут же поспешил разыскивать свое пальто. Ко мне подошла горничная и стала мне помогать. И тут за спиной у меня нежный голос сказал: «Вам с нами не хорошо?» Вот теперь только понял я, что такое значит «бархатный голос». Обернувшись, увидел Ольгу Ильиничну, она улыбалась мне, держа незажженную папиросу. Я дал ей спичку, она закурила. Само собой получилось как-то, что мы разговорились. Если стараться припомнить всё, что мы говорили, ничего кроме вздора и не вспомнится. Но говорили мы довольно долго, она все время курила свои папиросы, а я зажигал ей спички одну за другой. Боже мой! Как мог я забыть, что мне нужно к М.А.? Когда приехал я, выяснилось, что он прождал меня два часа. Бедный М.А. снова с головной болью. Как он мучается! Я снова мочил ему полотенце и рассказывал про вечер и про Ольгу Ильиничну. М.А. морщился и стонал. От боли, конечно, не от моего же рассказа. Он держал мою руку, и время от времени, клал себе на лоб. Домой явился поздно, но это уж стало мое обыкновение.

Я рассказал Супунову о приезде О.И. А он ее отлично знает, они даже состоят в одном обществе художников «Второе Возрождение». У них давно уже задумана выставка всех членов общества, но никак не осуществляется. Теперь Супунов надеется, что при помощи Ап. Григ. дело пойдет веселее. Ольга Ильинична выставляет свои работы под псевдонимом Хельга Брандт. Брандт — это фамилия ее мужа, с которым она разошлась в Москве.

Заходил к М.А. Ему лучше. Почему-то он не одобряет мое знакомство с племянницей Вольтера. И советует с ней дружбу не водить. Отчего это? Неужели они не любят друг друга? Есть ли у М.А. причина ее не любить? Ничего он мне не рассказал и вообще выглядел мрачным и немного капризничал. Не занимались. Не было настроения и у него, и у меня. В семье М.А. трудно сейчас с деньгами, он попросил взаймы 3 р. Я дал. Но не думаю, что это очень ему поможет.

После работы заходил в «Одинокую кошку». Знакомых видел, но не близких. Поэтому сразу почти ушел. Гулял немного по улице. Холодно. Гуляя, составлял свою головоломку. Вот что получилось.

У мамы снова невозможно распухли пальцы и колени. Ее припарки перестали помогать. Было бы у меня много денег! Я маму бы поместил в хороший санаторий за границей, а сам уехал бы с М.А. путешествовать. Как он хорошо рассказывает об Италии! Сейчас он в бедственном положении, но ему хоть есть о чем вспоминать. Он где-то был, что-то видел. Счастливый.

Показал М.А. своего Амура. Он сделал задумчивое лицо, спросил: «Помните, тогда, вы сказали мне, что только такую признаете любовь, что она только и должна быть такая. Какая же это „такая“ любовь, по-вашему?» Я растерялся, очень неожиданно он спросил. — «Я, может быть, не сумею это хорошо выразить. Хотя, я много думал об этом. Одно и то же чувство усиленное вдвойне. Полное согласие и понимание безусловное. Женщина — создание непостижимое, отличное от нас до отчуждения. А человека себе во всем подобного можно любить так, что вы оба одно будете чувствовать. Не знаю, как объяснить, но понимаю это очень хорошо. Взаимное проникновение, растворение в другом. Кажется, так». В конце я уж чуть ли не шепотом говорил и покраснел очень. М.А. взял мою руку: «Да. Да. Дорогой мой, мой родной. Вы — мой брат, вы — я сам, вы мой милый сыночек. Вы мой единственно близкий». Он привлек меня к себе и гладил по голове, по спине, по рукам и целовал глаза и щеки. Было хорошо, но что-то держит меня. Сам себя не понимаю. Я мягко отстранил его. — «Почему вы не хотите?» В его глазах прямо слезы стояли. Мне очень хотелось его утешить, приласкать, но я боялся снова зажечь в нем страсть, поэтому только слегка погладил руку, тонкую, в холодных кольцах. — «Милый мой, простите меня. Я не могу. Не знаю что со мной. Что-то меня не пускает. Будьте великодушны, дайте мне еще время». Он вздохнул и кивнул головой. Такой несчастный, как мальчик, которому не дали игрушку, трогательный до слез. Посидели еще немного, разговор не клеился. Сережа зашел к нему. А я скоро ушел.