Юлия Голубева - Калигула. Тень величия

— Мой цезарь! — Мессалина услышала умоляющий голос Германика. — Мне еще нужно сказать тебе нечто очень важное.

— Ты что, не понял меня, Астурик? — голос Калигулы звучал злобно и резко. — Я же сказал — завтра!

Валерия стала осторожно протискиваться с обратной стороны занавеса, рука ее коснулась Германика, и она почувствовала, как он вздрогнул от неожиданности.

— Господин, — вдруг послышался голос преторианца. — Тебя ожидает девушка.

— Какая девушка? — недоуменно произнес Калигула. — Я никого не посылал сюда.

Мессалина поняла, что она пропала. Ловким движением она сунула в руку Германика пояс с добычей, а сама быстрее молнии метнулась к ложу.

Когда Калигула вошел в кубикулу, Валерия уже возлежала на расшитых подушках и улыбалась, мысленно радуясь темноте, скрывавшей ее нервную дрожь.

— Приветствую тебя, мой цезарь! — томно промурлыкала она и облизнула губы розовым язычком.

— Что ты здесь делаешь, Мессалина? — тон, которым был задан вопрос, не предвещал ничего хорошего. — В эти покои никто не входит, кроме меня. Преторианцев, что пустили тебя, завтра ожидает суровое наказание.

— Мой цезарь, — Валерия судорожно сглотнула, подбирая слова. — Любовь, которую я испытываю к тебе, открыла бы передо мной любую дверь. Я пылаю от страсти к тебе и не властна над своим сердцем. Не гневайся, что я нечаянно нарушила твой запрет.

Брови Калигулы сердито сдвинулись.

— Мессалина, не в моих планах сегодня делить ложе с кем бы то ни было. Лучше тебе уйди отсюда, — медленно сказал он.

И тут Мессалина совершила ошибку. Уверенная в собственной неотразимости и привлекательности, она вместо того, чтобы повернуться и выйти, подошла к Гаю Цезарю и, приникнув к его груди, горячо прошептала:

— О, мой бог! Все мои мечты только о тебе. Молю тебя, не отвергай меня!

Взгляд Калигулы тревожно метнулся к занавешенной нише. Так и есть, девчонка видела его темную богиню, занавес слегка приоткрыт. Разъяренный, он схватил ее за локоть и больно сжал.

— Ты мечтала провести ночь с богом, что ж, сегодня, считай, тебе повезло. С этими словами Калигула оторвал ее от пола и грубо отшвырнул на ложе.

Мессалина упала навзничь. Гай мощными руками разорвал на ней тунику, и впился зубами в обнаженную грудь.

Вопль Мессалины заставил Германика, стоявшего в коридоре, похолодеть от страха. Преторианцы глумливо заржали.

И всю ночь, пока дворец спал, Гемелл простоял у входа в покои цезаря и слушал, как кричит от боли его возлюбленная. Несколько раз он порывался вбежать туда, но преторианцы грубо отталкивали его, и ему ничего не оставалось, как ждать, когда закончатся мучения Мессалины.

Утром она, покачиваясь на нетвердых ногах, вышла сама. Невидящим взором скользнула по его лицу и молча направилась по коридору в атриум. Лицо ее было распухшим, искусанные губы кровоточили, волосы спутаны, а туника разодрана в клочья. Германик увидел, что багровые синяки и следы укусов покрывают ее нежное тело. Он побежал вслед за Мессалиной, накинул на нее свой плащ, подхватил на руки и побежал на улицу, где стояли дворцовые носилки. Охранники улюлюкали им вслед.

Германик не придумал ничего лучшего, как приказать рабам нести их в дом Макрона.

В носилках Мессалина, наконец, пришла в себя и горько разрыдалась.

— За что? За что? — без конца повторяла она и дрожала.

Гемелл молчал, крепко прижимая к себе ее хрупкое тело, гладил по спутанным волосам. Что он мог сказать ей? Он боялся сознаться себе и ей, что только он виноват в случившемся, ведь он не сумел удержать цезаря, как обещал, и позволил ему надругаться на той, кого любил больше жизни.

Юлий Луп никак не мог встретиться наедине с Ливиллой. Домиция не отпускала ее от себя ни на шаг, если только девушка не оставалась ухаживать за Лепидом. Матрона, видимо, сделала для себя кое-какие выводы, застав их вдвоем в беседке, и теперь старалась, чтобы подобное не повторялась в ее доме. Домиция считала себя ответственной за нравственность сестры цезаря. И к досаде Юлия прибавлялось еще и то, что Ливилла не шла ни на какие ухищрения, чтобы вновь встретиться с ним наедине.

Луп был в отчаянии. Он понял, что безумно влюблен в ветреную красавицу, но это чувство омрачала горечь неразделенности, а ведь еще два дня назад он мог бы поклясться, что в ее взгляде читалась взаимность. Скука изматывала, он не знал, чем себя занять, мнимые походы в соседнюю деревню в поисках разбойников заканчивались тем, что он спал на мягкой траве в соседней с имением дубовой роще или смотрел, как бегут по небу облака.

Эмилию Лепиду стало лучше, но лекарь все еще не разрешал ему вставать. Приступы тошноты и голокружения уже не мучили его столь сильно. Эмилий писал Калигуле, отправляя в день по нескольку гонцов, но ответы не приходили, Юлий Луп перехватывал и уничтожал все его письма.

Ливилла тоже не находила себе места в этом гостеприимном доме, она давно бы уже уехала, но не смела ослушаться приказа брата. Домиция Лепида надоела ей до зубовного скрежета, а Лепид извел придирками и раздражительностью. Единственной радостью были случайные встречи с красивым преторианцем, но из-за постоянного присутствия хозяйки она не могла перекинуться с ним даже словечком. Его страстные взгляды волновали ее. И, наконец, она решилась.

Она пробралась ночью в покои Юлия, когда весь дом уже спал. Труднее всего было успокоить Эмилия Лепида, но лекарь внял ее мольбам и дал макового отвара, который Ливилла подлила раненому в вино. А до этого у Лепида и Лупа наконец-то состоялся разговор. Девушка была возмущена до глубины души теми подозрениями, которые Эмилий высказал Юлию прямо в лицо. Но преторианец с достоинством отверг все обвинения. Его мужественное лицо даже не дрогнуло, когда Лепид пригрозил расследованием и арестом.

— Пусть все будет, как будет, — сказал Луп. — Моя совесть чиста, и я не стыжусь правды. А она состоит в том, что я спас тебя, господин, хоть тебе и тяжело признать это.

С этими словами он повернулся и вышел, чеканя шаг. Лепид продолжал брызгать слюной и бесноваться. Ливилла едва увернулась от удара, когда случайно пролила несколько капель ему на одежду. В конце концов, она не выдержала и расплакалась.

— Я возвращаюсь в Рим, Эмилий. Я не заслужила такого обращения. Я не твоя раба, чтобы исполнять твои прихоти по первому зову, а потом еще и терпеть побои. Я расскажу моему брату, почему покинула тебя. Надеюсь, он поймет меня.

Лепид увидел, какой злобной решительностью горят ее глаза, и впервые испугался. Он слабым голосом начал стонать и обвинять Ливиллу, что она своим упрямством довела его до очередного приступа слабости. Испуганная девушка поспешила позвать лекаря, помогла ему сменить повязку и покормила раненого. Больше в этот день она не упоминала об отъезде, а Эмилий не отпускал ее не на шаг, без конца жалуясь на плохое самочувствие. Ливилла не смогла оставить его.