Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

За две недели до кончины Владимира Святославича в его ложеницу спешно вошел дворский, боярин Колыван.

— Беда, великий князь! Печенеги хлынули на Киев!

Владимир Святославич стиснул голову ладонями. Да что же это деется, Творец всемогущий! Только собрался наказать Новгород, а тут вновь печенег наваливается.

— От лазутчиков вести? Что они сказывают, Додон?

— Хан проведал, что на Руси разгорается усобица, и что ни Новгород, ни Псков, ни Ладога не придут Киеву на подмогу, да и дальние княжества не успеют прислать свои дружины стольному граду. Вот и двинули свои орды.

— Проклятье! Кличь Бориса!

Сына Бориса долго искать не пришлось: теперь он постоянно находился в великокняжеском тереме.

После недолгой беседы с отцом, он молвил:

— Я готов выступить, батюшка. Ты шибко-то не тужи. Дружина твоя самая большая и сильная. Побью степняков.

— Я в тебя верю, сынок. А дружине моей не впервой с погаными биться. Да и укрепления из моих порубежных городов степнякам будет тяжело пройти. Вернешься со щитом!

На другой день дружина с Горы, обнесенной мощной крепостью, спустилась на Подол к Днепру, где митрополит Феопемт отслужил напутственный молебен и благословил войско на добрые рати.

Печенеги просчитались. Они-то надеялись, что князь Владимир увел своё войско на Новгород, и тут же пришли в движение.

Опустевший Киев, где чернь даже «золотыми ложками ест», манил печенегов своими несметными богатствами. Хана Алая не страшили русские города-крепостицы, поставленные Владимиром вдоль степей.

— Для змеи нет преград и препятствий, так и мы проползем меж крепостей и бродов, — самонадеянно заявил своим военачальникам Алай.

Но когда степняки проделали уже несколько поприщ, им стало известно, что войско князя Владимира не ушло на Новгород, а выступило им навстречу.

Алай не стал рисковать. Дружины киевского князя побаивалась даже великая Византия, и Алай… повернул вспять.

Великий князь Владимир Святославич скончался под вечер 15 июля 1015 года в своем любимом селе Берестове, после очередного… изнурительного рукоблудия. Умер в одночасье, без причастия и исповеди.

«Был же Владимир побежден вожделением … И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюб, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было семьсот жен и триста наложниц… (Но Соломон) мудр был, этот же был невежда…». [245]

Но сей «невежда», кой не постиг грамоты, оставил после себя могучее русское государство, и не случайно был воспет народом в былинах.

Ближние бояре тотчас поспешили на совет и сошлись на том, чтобы скрыть смерть Владимира.

Старейший из бояр Додон Колыван молвил:

— Надо содеять так, дабы Святополк не изведал о кончине Крестителя, пока не вернется наследник престола.

Ближние бояре, кои после смерти Анны оттеснили со Двора византийских вельмож, хотели служить «увенчанному» Борису.

— Пусть допрежь узнают о том граждане киевские, коим не по нутру Святополк, — молвил другой боярин. — Да и нам не поздоровится, коль содружник ляхов усядется на престол. Нам нужен на киевском столе только Борис. Надо спешить слать к нему вестника, дабы борзее возвращался.

Бояре знали, что делали. Из Бориса можно веревки вить, а Святополк властолюбив, жесток и мстителен. При таком великом князе доброй жизни не видать.

Бояре думали только о собственном животе.

В ту ночь (по древнему языческому обряду, как повелел перед смертью сам Владимир, оставшийся в душе язычником), проломав пол между двумя клетями, на вожжах спустили тело Владимира на землю, завернули в бухарский ковер, положили на сани, запряженные восьмью парами белых волов, как требовал стародавний полянский обычай доставили в Киев и захоронили в Десятинной церкви, [246]положив в мраморную домовину в пределе Святого Климента.

На плачи и стенания нищих, убогих и калик перехожих, начал сбегаться киевский люд.

На какое-то время упредили бояре Святополка, и все поджидали Бориса. Тот вот-вот должен примчать в Киев.

Но перехитрить Святополка не удалось. Усыновленный племянник Владимира и недавно им прощенный, как только услышал о смерти Крестителя, сунул щедрую мзду митрополиту и заявил:

— Венчай меня на престол, владыка.

— Но… покойный князь завещал трон Борису.

— Не тебе ли ведать, Феопемт, что мой отец лишился рассудка и нарушил закон престолонаследия.

— Но…

— Никаких «но!», владыка! Коль откажешься венчать законного наследника, уйдешь в иной мир.

Феопемт был умен, но труслив. Этот человек может и впрямь его живота лишить. Если не сам — то его прислужники.

И митрополит услужливо произнес:

— По вашему древнему закону столом должен наследовать старший сын.

— Вот так-то лучше, владыка.

В тот же день напуганный Феопемт объявил Святополка великим князем, а тот собрал киевлян и, стараясь добиться их расположения, принялся раздавать из отцовской казны богатые подарки: золото, серебро, меха, дорогую одежду, самоцветы. Восклицал:

— Крест целовал на том, что буду вам добрым, заботливым князем и во всем блюсти отцовский обычай!

Киевляне подарки брали, но без радости. Сердце их не было со Святополком, поелику братья их находились на войне с Борисом. Хмуро толковали:

— Задабривает нас Святополк, но не к добру его злато и серебро.

— Не к добру! Сколь отчей казны опустошил, кою князь Владимир десятками лет собирал.

— Своих братьев пугается, нас заставит на них ополчиться. Зря, что ль казну расточает? Вылез из погреба и давай отцовские гривны швырять. Ох, не к добру братцы!

— Скорей бы Борис с дружиной вернулся…

Святополк, почувствовав, что престол его не такой уж стойкий, помчал в город Вышгород, где он просидел в порубе несколько лет. Это Святополка не смущало: в Вышгороде проживали бояре, некогда выдворенные князем Владимиром из Киева. Там их было немало.

Великий князь превратил бывший город великой княгини Ольги в узилище, место заключения людей, провинившихся или оклеветанных перед Владимиром, оказавшихся на долгое время «в забытьи», в глубоких погребах, под замком, в железных оковах.

Опальные бояре с сочувствием относились к Святополку, а когда его выпростали из поруба, усыновленный племянник стал частым гостем городской знати. А вскоре и вовсе бояре перешли к нему на службу.

В Прощеное воскресенье великий князь вызвал племянника из Вышгорода и сухо произнес:

— Я прощаю тебя, Святополк, и даю тебе Вышгородскую волость.

Вышгород славился своей мощной крепостью, стоял выше Киева на правом обрывистом берегу Днепра, в пятнадцати верстах от стольного града.

Милость великого князя не утешила Святополка. Он надеялся вновь оказаться в Турове, дабы сидеть неподалеку от своего тестя, короля Болеслава. Конечно, он поблагодарил Владимира Святославича, но душу его переполняла злость. Теперь сидеть ему под боком у Киева, каждый шаг его будет на виду. Князь Владимир ничего без хитрого умысла не делает.