Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Завидуй не тому, кто большой власти добился, а тому, кто хорошо и с похвалой покинул ее.

— Здравые слова, князь Ярослав. Вот того-то Константину и не хватает. Ты справляешься, как быть с зачинщиком крамолы? Смело можешь его убрать, и никакого шума в граде не будет. Изжил себя Константин в посадниках.

— Изжил! — веско произнес тысяцкий Гостомысл.

О том же молвили и градские старцы.

На душе Ярослав Владимировича потеплело. Камень с плеч!

— Благодарствую, господа честные новгородцы. Я так понял, что не следует и вече собирать.

— Не следует, князь Ярослав. Поступай, как хочешь, — сказал Совет.

У Ярослава теперь были развязаны руки. На другое утро повелел дворскому:

— Отбери десяток дружинников и снаряди их в Ростов под началом сотника Васюты. Ныне в Ростове без князя сидят, а в наместниках — всё тот же боярин Бренко. Он и за градом Ярославлем приглядывает. Укажи сотнику, дабы дотошно новый град осмотрел. Всё ли там в порядке? Особо пусть крепость обследует. Сам всё собираюсь в Ярославле побывать, да мешают дела неотложные.

Могута, пожалуй, впервые не понял, к чему клонит Ярослав Владимирович.

— Зачем дружинникам в такую одаль тащиться?

— Посадника с собой прихватят. А коль заартачится — заковать в железа. В Ростове же — в поруб! [285]Вся спесь с него слетит.

— Круто, но справедливо, князь. Более удобного и надежного заключения и не сыщешь. Бренко — верный человек.

Новгород не поднялся, не загомонил недовольными кличами, хотя отсылка посадника в опалу, без решения вече, была для города делом диковинным. Никогда того новгородцы не ведали.

Но без посадника город не остался. Им был выкликнут тысяцкий Гостомысл, доброхот князя Ярослава.

Ярослав Владимирович мог быть довольным. Своенравный Новгород полностью встал на его сторону. Теперь можно и вздохнуть спокойно, но покоя на душе не было. Тяготили думы о жене и сестрах, кои остались дожидаться Ярослава в Киеве. Не дождались! Стали пленниками двух гадких людей: короля Болеслава и Каина.

Ярослав подолгу молился в Крестовой палате, прося Бога и Пресвятую Богородицу отвести беду от супруги и сестер, но сердце подспудно вещало: без беды не уладилось.

Хотелось неотложно поднять на Киев войско, разбить врага и вызволить из мерзких рук Ирину, Предславу и Добронегу.

Но разум останавливал: на дворе кружит поземка, идти же зимой до стольного града гораздо тяжелей, чем летом. На сей раз поход должен быть удачным, глубоко продуманным, иначе новгородцы совершенно разуверятся в своем князе и никогда больше не дадут ему ни воли, ни денег, ни войска.

Томительное неведение — хуже смерти. Но вот и до Новгорода докатилась худая весть: король Болеслав обесчестил Предславу, а великая княгиня и Добронега куда-то исчезли.

Вскоре приспела и другая весть: ляхи, разъехавшиеся по южным городам, занялись невиданным разбоем; Святополк, страшась всенародного возмущения, приказал перебить всех поляков; король Болеслав, захватив с собой огромную казну и Предславу, бежал вместе с епископом Анастасом в Польшу.

Вторая весть была горька и утешительна. Горька — судьбой Предславы и пропажей супруги с Добронегой. Утешительна — ляхи истреблены, а Болеслав покинул Русь.

Войско Святополка лишилось весомой поддержки. Ныне он не так силен, и ему сложно будет собрать крепкую рать. Быстрее бы холодная зима миновала.

Озадачило Ярослава бегство Анастаса, кой был привезен Владимиром Святославичем из Херсонеса, обласкан и возведен в сан киевского епископа. Что не хватало Анастасу, коему великий князь доверил соборный храм пресвятой Богородицы, передав сей именитой церкви десятую часть державных денег…

Вот еще тому подтверждение, что греческие священнослужители ненадежны. Не зря толковал иерей Илларион, что константинопольский патриарх, рассылая по Руси своих духовных пастырей, возымел и корыстную цель: присвоить через них и некоторую мирскую власть над русской державой.

— О своекорыстных помыслах патриарха я ведаю, отче. Но патриарх зело споткнется. Я уже давно намерен избавиться от чужеземных попов. Настанет время, когда митрополитом и епископами станут русские священники. Мы хоть и приняли веру от греков, но пастырей всюду заимеем своих. [286]Русскому храму — русский духовник!

— Святы и богоугодны твои помыслы, сын мой. Но Константинополь зело воспротивится. Патриарх упрям.

— Упрямство есть порок слабого ума. Неужели патриарх до сей поры не разумеет, что Русь уже не та держава, коей можно попирать, как попирали византийцы разрозненные славянские племена? Нынешняя Русь не по зубам ни одному государству. Она, невзирая на временную усобицу, могуча и велика, а поелику готовься к еще одним новинам, святый отче…

С новгородским иереем Ярослав нашел общий язык. Иоаким стал первым епископом Новгорода. Именно Владимир Святославич пригласил его из Херсонеса, передав ему дубовый храм святой Софии.

Прибыв в 1010 году из Ростова в Новгород, князь Ярослав в первую очередь посетил церковь, послушал службу Иоакима и удивился. Двадцать лет простоял епископ за амвоном, но на русском языке глаголил так худо, что прихожане его слов почти не понимали.

На первой же встрече с иереем, стараясь его не обидеть, Ярослав Владимирович, как бы ненароком намекнул:

— Всё мне по нраву в храме, владыка. Славная у нас пресвятая София. Но вот прихожане плохо разумеют службу. Иконам молятся, поклоны отбивают, а вот проповеди до них слабо доходят.

Епископ намек понял, и лицо его приняло малиновый цвет. Ответил на греческом, кой Ярослав отлично понимал:

— Русский язык, князь Ярослав, вельми многотруден. Вельми!

— Согласен, владыка. Многотруден, но красив и благозвучен. Не худо бы к нему приобщиться, дабы прихожане получше учение Христа познали. Ты только не серчай на меня, владыка. Учиться никогда не поздно. Мутный ум не родит ясного слова, а в богоугодном деле оно зело надобно.

К счастью Ярослава, епископ Иоаким не был запальчивым человеком, нрав оказался у него покладистым.

— Меня радует, сын мой, что тебя заботят дела церковные. Ты прекрасно владеешь греческим языком. Видно и мне пора постигнуть язык русичей на благо Христовой веры.

С того дня Иоаким и в самом деле усердно принялся за изучение языка славян, что не осталось не замеченным Ярославом.

«Не заносчив. А ведь глава громадной Новгородской епархии, один из набольших епископов Руси. Другие иереи ведут себя напыщенно, и свысока глядят на русских людей. Этот же, слава Богу, иной. Промахнулся константинопольский патриарх. Сей иерей в мирские дела не влезает. С ним можно поладить».

Ярослава беспокоило дальнейшее распространение христианства. Русь огромна, а число священнослужителей явно недостаточно.