Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

И посыпались вопросы!

— Где начало греха?

— Следите за мыслями — здесь начало греха.

— А когда Господь не прощает греха?

— Когда мы сами не прощаем других.

— Как искать пользу для себя?

— Должно искать для себя пользы в пользе другим.

— Как изведать добрых людей?

— Узнавай добрых людей по делам, поелику всякое древо познается по плодам.

— Мой тятенька тяжко недужит. Можно ли ему молиться об исцелении?

— Молиться об исцелении, нет греха. Но надо прибавлять: « аще волиши, Господи!». Полная покорность Господу, с покорным принятием посылаемого, как блага от Господа Благого, и мир душе дает, и Господа умилостивляет. И Он или оздравит, или утешением исполнит, несмотря на прискорбность положения. Но есть такие недуги, на исцеление коих Господь налагает запрет, когда видит, что болезнь нужнее для спасения, чем здоровье.

— Здесь многое о грехе сказано. А откуда сам грех возник? — вдруг спросила Добронега.

— Грех? Вопрос самый близкий к каждому грешнику, но для ответа для него надобно выйти мыслью за пределы всего видимого, ибо грех произошел не в нашем мире.

— Странно. Но где ж он произошел?

— В области духов — в сердце Люцифера. [294]Он породил в себе первый грех. Он перелил сию язву допрежь в подобных себе духов, а потом и в сердце неосмотрительного прародителя нашего. Как зародился грех в душе Люцифера — не ведаем: сие тайна. Полагаясь на совершенствах Творца и природе существ разумных, мы можем утверждать, что первый грех произошел не от природы, а от свободы, и состоял в злоупотреблении разума и воли. А последуя неким указаниям слова Божия, догадываемся, что первым злоупотреблением разума и воли в первом виновнике греха были самомнение и гордость, желание самостоятельности безмерной и влечение сделаться подобно Богу. Такая дерзость и бунт не могли быть терпимы у престола Всемогущего — и гордый Люцифер был свержен в преисподнюю, в коей он и сотворил царство тьмы и ужаса, ненависти и отчаяния, смерти и разрушения… И разум, и слово Божие уверяют нас, что грех есть зло великое, и предаваться ему значит быть врагом самому себе. Между те, что видим мы в мире? Что видим вокруг нас и в нас самих? Грех! Малая толика избранных Божиих, утвердившись на камени заповедей Господних, оградившись страхом Божиим и благодатью Христовой, блюдет себя в чистоте от греха, постоянно сражается с ним во всех его видах и побеждает его и в себе, и в других. У греха есть своя сладкая отрава — тайное самоуслаждение своими достоинствами и подвигами, с забвением собственного ничтожества. Сей приманкой грех ловит душу в свои сети… И если бы не всемогущая сила благодати Божией, не ангелы-хранители наши, не попечение Богородицы и таинства церкви, то все мы, без сомнения, и навсегда остались в плену страстей, не имея и мысли о том, дабы сражаться с ними и терпеть разные принуждения для возвращения себе свободы духа и чистоты сердца.

— Прекрасно, братец! — не скрывая своего восхищения, воскликнула Добронега.

И княгиня Ирина не осталась безучастной.

— А как бороться с духом хулы и сомнения? — спросила она, рассчитывая на то, что Ярослав затруднится с ответом, но супруг отозвался незамедлительно, обратившись лицом к ученикам:

— Дух хулы и сомнения притаился, но не думайте, что он так скоро оставит вас. Привыкши находить доступ к вам, он все будет подступать, не удастся ли как-нибудь посильнее смутить. Это все люди испытывают. В силу того богословы пишут, что в борьбе с врагом не надо никогда слагать оружия и всегда быть наготове противостоять ему…

Провожая князя из духовного училища, Илларион удовлетворенно молвил:

— Из тебя, сыне, мог бы выйти блестящий проповедник. Сколь же тебе книг пришлось одолеть, дабы с таким великолепием о христианской вере глаголить. Долгого и доброго жития тебе, княже.

Уже подходя к терему, с особым почтением к супругу, произнесла свои слова и Ирина:

— Не перестаю удивляться твоим познаниям, Ярослав. И когда ты только успеваешь всё прочесть, а главное запомнить.

— Постоянное чтение книг, Ирина, не только развивает мыслительные способности, но и память.

— Но днем ты снуешь по оружейным мастерам и ратным людям. Не пойму, когда ты сидишь за книгами? — теперь уже спросила Добронега.

Князь улыбнулся, обнял сестру за плечи и ответил:

— Зимние ночи зело длинны, Мария.

— Ночи? — переспросила Добронега и с лукавинкой посмотрела на Ирину.

— А вот я, когда стану замужней женщиной, ни за что не позволю супругу заниматься книгами по ночам. Ночь супругам не для того отведена.

Ярослав и Ирина покачали головами и… рассмеялись.

На другой день в терем пришла добрая весть. В покои вошел веселый Могута и поведал:

— Гость к тебе, княже. Боярин Бренко из Ростова!

— Бренко?! — несказанно возрадовался Ярослав. — Зови немедля!

Господи, как же оживился Ярослав! Как он стиснул в крепких объятиях своего бывшего дружинника!

— Как я рад тебе, друже. Какими судьбами?

Миновало восемь лет с их последней встречи, и оба жадно разглядывали друг друга. Бренко, как отметил Ярослав, почти был таким же, будто годы обошли его стороной, а вот облик князя заметно изменился. Нет, он не постарел, и седые паутинки еще не вкрались в его курчавую бороду, лишь черты лица стали более суровыми и мужественными, хотя глаза в эти минуты были наполнены неподдельной радостью.

Взволнован был и Бренко: он всегда любил ростовского князя.

— Так Богу было угодно, княже. От судьбы не уйдешь. Проведали мы, что Святополк Окаянный печенегов на Русь призвал. Подоспели к тебе на подмогу с сотней дружинников.

Ярослав вдругорядь обнял Бренка.

— Любой твой дружинник троих стоит. Каждого в лицо помню. Искушенные воины. Непременно встречусь… Ну, как там Ростов, как Ярославль?

Бренко принялся обстоятельно рассказывать, а князь ненасытно слушать. Все, что говорил боярин, было близко его сердцу.

— Ныне, княже, град твой и не узнать. И крепость еще более упрочили, и храмами Ярославль изукрасили. Залюбень город!

— Елей на душу, Бренко. Как бы мне хотелось глянуть на Волгу и Ярославль. Как хотелось!.. А богат ли ремеслом град?

— Рубленый город тесен стал. За крепостью посад разросся. Появились мастера на все руки — и кузнецы, и оружейники, и хлебники, и кожевники. Всех не перечесть.

— Добро, добро, Бренко. А купцы? Процветает ли град торговлей?

— Ростов, конечно, будет побогаче. Сколь сил ты в его торговлю вложил, но и Ярославль купцами не обижен. И к булгарам, и в Хвалынское море ходят. Без прибытка не живут. Мнится мне, минует какое-то время, и Ярославль станет одним из самых процветающих торговых городов. Уж слишком удачное место выбрал ты, княже, для основания Ярославля. Мы до сих пор поминаем, как ты уложил медведицу. Сим подвигом навеки себя прославил. Минуют столетия, но тебя, княже, не забудут.