Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Укрепления Вышгородского городища отличались необыкновенными размерами — крепостные стены тянулись на три версты. (По образцу Вышгорода подобные княжеские замки были основаны владимирскими и смоленскими князями (Боголюбово и Смядынь). Смоленское сказание так и называет Смядынь вторым Вышгородом.

Открытие мощей Бориса и Глеба еще более возвысило значение этого города, куда стали отправляться многочисленные паломники. Это не только создавало из Вышгорода религиозный центр, но и притягивало к нему и литературные силы.

О некоторых записях, относящихся к чудесам Бориса и Глеба, можно сказать утвердительно, что они были написаны в Вышгороде. Таково, например, обращение к городу, в одном памятнике ХI века, где Борис и Глеб прославляются как защитники Руси:

«Стенам твоим, Вышгород, я устроил стражу на все дни и ночи. Не уснет она и не задремлет, охраняя и утверждая отчину свою Русскую землю от супостатов и от усобной войны».

Населяли город искусные древоделы (строители деревянных зданий) и градники (строители укреплений).

Ярослав Владимирович хорошо знал обоих старост, Миронега и Ждана, довольно зажиточных людей, входивших в состав градских старцев. Именно к ним и кинулся холоп Еремка.

На другой день, в сопровождении ближних бояр и трех десятков дружинников, князь Ярослав отправился в Вышгород.

Город был взбудоражен: захвачен один из богатейших бояр земли Киевской. При Святополке он стал самым ближним боярином великого князя, и, пользуясь своим положением, вдвое расширил свои угодья. Был заносчив, похвалялся дружбой со Святополком. В Вышгороде вел себя так, как будто являлся посадником города.

Ремесленный люд враждебно относился к Путше: тот принялся влезать в дела древоделов и градников, норовя еще больше набить свою, и без того непомерную, калиту.

Мастера возмутились, пытались челом бить Святополку, но тут началась война…

Ныне все ожидали решения великого князя. Что же сотворит с боярином Правосуд? Одно дело губить злодеев в сече, другое — в мирную пору.

Гадал народ вышгородский!

А Ярослав Владимирович допрежь отправился в храм Святого Василия, где покоились тела Бориса и Глеба. Когда он подошел к домовинам, слезы выступили у него на глазах.

Долгие годы Ярослав чаял увидеть своих младших братьев уже взрослыми мужчинами, но судьба так предписала, что с Борисом и Глебом он, можно сказать, так и не встретился. Ярослав свиделся с Борисом единственный раз. Это случилось в 994 году, когда после битвы с печенегами, он появился в киевском тереме отца и прошел на женскую половину хором, где ему и показали трехгодовалого Бориса. (Глеб же родился от «цесарицы» Анны в 1000 году). Но о чем можно было поговорить с младенцем?!

С той поры Ярослав вернулся в Ростов, а затем, спустя много лет, Владимир Святославич отправил его в Великий Новгород.

Ярослав приложился губами к домовинам, а затем опустился на колени. Душа его терзалась.

«Ради Христа, простите меня, братья, грешного. Простите! Ведь мог же я выбраться из Новгорода. Кинуть все неотложные дела — и выбраться, дабы встретиться с вами. Оба, оставив Ростов и Муром, находились при отце, в Киеве. Но отец приказал собирать против меня рать. Господи, но то ж моя вина, братья мои возлюбленные!..».

Добрый час простоял на коленях Ярослав Владимирович, истово молясь и прося прощения у Бориса и Глеба. Затем он поднялся и, возложив руки на домовины, произнес:

— Я отомстил за вашу страдальческую смерть. Каина и его приспешников наказал Бог. Правда, один душегуб еще остался, но ныне и его постигнет кара Господня. Вы же, братья мои возлюбленные, обретете святость за свои мучения. И того я непреложно добьюсь. Клянусь перед останками вашими!

Пока князь молился, народ кучился подле храма. Здесь же на подводе лежал связанный боярин Путша с кляпом во рту.

Ярослав Владимирович вышел на паперть. Вышгородцы поклонились великому князю в пояс. Вперед выступили старосты Миронег и Ждан. Оба — пожилые, бороды с проседью, в кафтанах из доброго сукна, с посохами в руках.

— Ждем твоего суда, великий князь, — начал Миронег. — Взят нами боярин Путша, кой братьев твоих убить способствовал. Ты дал нам свою «Правду», по коей повелел жить народу русскому, но в ней не сказано, как поступить гражданам в случае оном.

— Прости меня, народ вышгородский, за сей недочет. Не мыслил я, что брат, собрав палачей в помощники, начнет убивать своих же братьев… Развяжите и выдерните кляп у сего злодея.

И вскоре послышался хриплый, заполошный голос:

— Нет на мне вины, князь Ярослав! Не поднимал руки на твоих братьев! То — Святополк да Талец с Еловитом. Я ж не злодействовал!

Ярослав подошел к Путше и с минуту смотрел на него в упор.

— Не злодействовал?.. А видоки у тебя найдутся?

Не выдержав княжеского взгляда, боярин вильнул глазами и все также хрипло, выдавил:

— Никто того не зрел, а посему снимай с меня вину, князь Ярослав.

— На глупцов надеешься, Путша? Тщетно! Всех твоих видоков-сообщников в сече изрубили.

— А коль видоков нет, и вины моей нет.

— Изворотлив же ты, боярин. Есть на тебе вина или нет, то закон моей «Правды» скажет. Испытаем тебя железом.

— Не хочу железом! — побелев лицом, закричал Путша. — Примени другой закон, князь Ярослав!

— Зачем же, боярин? Вот для таких мерзопакостных людей и писан мой закон. Бог нас рассудит.

Князю доставили кресло, а мастеровой люд принялся разводить костер. Один из кузнецов принес железную пластину и сунул ее в полыхающие плахи.

Ярослав Владимирович сидел в кресле, а подле него стояли его ближние бояре: Могута, Озарка, Вышата, Забота и меченоша Славутка. Здесь же находились дружинники, вооруженные харлужными мечами и копьями.

Густое, сизое облако взметнулось над толпой, обволокло чешуйчатые купола храма.

Врата широко распахнулись, и на паперть вышел священник в сверкающей золотистой ризе. Осенив толпу крестным знамением, он приступил к молитвам, завершив их словами:

— Всемилостивый Бог наш не в силе, а в правде.

— Истинно, отче! — раздался выкрик холопа Еремки, кой стоял неподалеку от сумрачного Путши. — Суда Божьего околицей не объедешь. Бог долго ждет, да больно бьет!

«А холоп-то дерзок, — подумалось Ярославу Владимировичу. — И боярина своего не устрашился, и здесь, вопреки древнему обычаю, голос подал. Дерзок! Но коль правый суд свершится, повелю наградить Еремку».

(Во время суда или веча холоп не имел права что-либо высказывать).

Плахи догорели. На красных угольях лежала раскаленная до бела пластина.

— Да свершится суд небесный! — воскликнул князь.

Путша должен был взять голой рукой пластину и шагом донести ее до алтаря храма.