Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

И с постройкой кораблей сын не зря усердствует. Чу, норовит посадить на них большую дружину и тронуться Волгой к булгарам, дабы сказать им, что Ростов уже не тот маленький городишко, а влиятельный град, с коим приходится считаться.

Трудно пока сказать, как отзовутся булгары, но если Ярославу удастся склонить их к торговле, и проложить купцам торговый путь в Хвалынское море, то значение Ростова намного повысится. Город может стать оселком, окрест коего начнут подниматься новые княжества, княжества лесной северной Руси, в челе коих встанет Ростов Великий. Его могут и новым стольным градом повеличать, забыв про мать городов русских.

Но эта мысль уже не пришлась по душе великому князю Киевской Руси. Ярослав может настолько подняться, что и затмит своего отца. Он и с отрочества-то начал выделяться среди других сыновей. Его книжной ученостью поражались не только летописцы и греческие попы, но и многие князья. Уже тогда в Киеве заговорили:

— Светлая голова у сего отрока. А в книжной премудрости его никому не достать. А уж про князя Владимира и толковать нечего. Он даже в грамоте не горазд, ни одно писание не может прочесть.

Сии слова дошли до Владимира Святославича, самолюбие его было задето, он и в самом деле был безграмотным, почему и ревностно отнесся к сыну. Никто и ни в чем не должен его, великого князя, превосходить. Ярослава надо было немедленно убрать из Киева. И как только свершилось крещение, он отослал сына в глухомань, к ярым язычникам, на озеро Неро. Повод был прост: привести язычников к христианской вере и вокняжиться в Ростове, затерянном среди болот и лесов.

Великий князь надеялся, что Ярослава потихоньку забудут, а сам он надолго застрянет в своем зачуханном городишке. Сын «застрял», но так бодро и предприимчиво принялся за дела, что великий князь не мог этого не оценить. Среди сыновей нет ему равных. А посему и в Новгород он должен прийти без сучка и задоринки. Сильным, властным и… без дочери смерда.

По душе пришелся Березине новый терем. На высоком подклете, с просторными сенями, горницами, повалушами, солнечной светелкой.

Светелкой нарадоваться не могла. В четыре оконца из дивного заморского стекла. (Купец Силуян постарался). К какому оконцу не подойдешь — и всюду лепота. Из одного — озеро виднеется и град Ростов, из второго — река Векса, из третьего — березовая роща, из четвертого — сосновый и еловый лес. Это тебе не ростовская изба, из коей ни реки, ни леса не видно. Здесь же сердце радуется. Распахни косящетые оконца — и дыши упоительным и благоуханным воздухом. Да и во всем тереме воздух от свежих сосновых стен настолько духовит, словно в красном бору очутилась.

— Любо тебе в тереме, ладушка? — спросит Ярослав.

— Любо!

— Вот погоди, терем еще краше будет. Прикажу полы, лавки и стены бухарскими коврами украсить. Глаз не отведешь.

— Ой, не надо, Ярослав Владимирыч!

— Отчего ж так?

— Не любят наши боги чужеземные изукрасы. Чем же тогда дышать? А здесь смолой и хвой пахнет. Славянским духом!

— Славянским духом?.. Добрые слова молвила, Березиня Прохоровна.

Оба глянули друг на друга и рассмеялись.

Ярослав уже давно просил не величать его Владимировичем, но у Березини смелости не хватало, чтобы назвать князя просто Ярославом.

— Запомни, ладушка, навсегда запомни, что я тебе больше не князь, а супруг. До конца жизни моей — супруг.

— Ох, не знаю, Ярослав Владимирович. По христианскому обряду ты должен венчаться с женой. Мы же…

— Прими крещение — и обвенчаемся.

— Я всю жизнь буду предана славянской вере, как и тятенька мой с матушкой. Твою же веру принесли из чужедальней страны. Зачем же нам становиться чужеверцами? Наша вера светлая, как родник, и всем понятная, ваша же — туманная и лживая.

— В чем же она ложна, Березиня?

— Да почти во всем. Сам же рассказывал о заповедях Христа. Ваш бог говорит: «не убий», а твой отец Владимир брата Ярополка убивает. Бог говорит: «не прелюбодействуй», а тот же Владимир, презрев жен своих, блудом занимается.

Ярослав поперхнулся: напрасно он поведал Березине о жизни отца, и в который уже раз надо христианскую веру защищать.

— Человек был изначально греховен. Я тебе уже рассказывал об этом. Бог отлучил от себя грешника и осудил его на вечную погибель. И всё же Создатель замыслил спасти человечество. Он послал на землю Сына Своего, Иисуса Христа, дабы он принес искупительную жертву, приняв смерть за грехи людей и указав им истинный путь жизни.

— Трудно уразуметь, Ярослав Владимирыч.

— Не спорю, трудно. Вера начинается в разуме, мыслях, но утверждается в сердце.

— Твои слова, Ярослав Владимирыч, полностью относятся к нашей вере. Она издревле в наших сердцах.

— Христианство не отгорожено от язычества железной дверью. Всё лучшее от старой веры оно вбирает в себя.

— Хитрое же ваше христианство. Зачем же отбирать у славян самое хорошее? Ведь ваша вера и без того самая лучшая. Мы же ничего от вас не берем.

Их спор затягивался. Ни убежденный христианин, ни убежденная язычница никак не хотели уступать. А Ярославу спор нравился, он чувствовал, что его прелестная Березиня чиста душой, ее заблуждения зиждутся на искренней вере в языческих богов, кои настолько живучи, что искоренить их до конца никогда, пожалуй, и не удастся, как никогда не удастся человеку вырвать с корнями могучее дерево.

Гораздо легче было убедить Березиню, что она не прелюба, а подлинная жена.

— Дед мой, Святослав Игоревич, тоже в храме с ключницей не венчался, и всегда называл свою Малушу любимой женой. Почему внуку его примеру не последовать? Ты моя жена, жена, ладушка! Я к тебе не воровски прихожу, а открыто, и всей дружине втолковал, что ты — моя законная супруга, и никто не посмеет сие отрицать. Не величай меня больше Владимировичем.

— Хорошо, Ярослав. Я верю тебе.

Но проходило какое-то время, и Березиня вновь называла супруга полным именем. Тогда Ярослав с подчеркнутой вежливостью и почтением кланялся жене и говорил:

— Как будет тебе угодно, Березиня Прохоровна.

Березиня смеялась:

— Так только княгинь да боярынь величают, а не дочь смерда.

— А ты разве не княгиня, Березиня Прохоровна?

— Не смеши меня, Ярослав Владимирыч. Не хочу, чтобы ты меня так называл.

— Тогда окончательно договоримся. Я для тебя — Ярослав, ты — Березиня.

— Договоримся, Ярослав.

В первые недели, когда Ярослав отъезжал по неотложным делам в Ростов, Березиня чувствовала себя скованной. Надо было повелевать слугами, что ей давалось с трудом.

— Что изволишь, матушка государыня, к обеду подать? — вопрошала ключница.

Лицо Березини заливал алый румянец. Когда жила в семье, такого вопроса не возникало. Там всё было просто. По утрам они с матерью сновали у печи, варили в горшках щи, рыбью уху, репу, овсяную кашу, выпекали хлеба (в Оленевке с житом не маялись), ставили на стол ядреный ячменный квас, соленые рыжики и грузди, квашеную капусту… Мужичья еда неприхотлива. Здесь же — и яства, и питья княжеские. Березиня смущалась от обилия вкусной и разнообразной снеди.