С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

– Яшкеле! Вам бы на покой‚ Яшкеле‚ в караульную будку. Рыбу есть‚ водку пить: Ваничке на подмогу.

– Нельзя‚ – сказал Яшка. – Я еще послужу. Мы еще повоюем. У меня‚ вон‚ кулак чугунный – семь фунтов без обертки: немца бить‚ француза колупать‚ внутреннего врага кокошить‚ – если не я‚ то кто же?

Пинечке и его пожалел:

– Может‚ постоять за вас‚ Яшкеле? Возле розы‚ которой нет? Поспите пока что‚ поешьте‚ а там и подмена подойдет.

– Нет у меня подмены. Моя подмена в бега ушла. К девкам на хутор. Назад вернется не обязательно.

Переступил с ноги на ногу‚ голову почесал под кивером:

– Давно не разувался. Нужды не справлял. Без еды-мытья. Вошка в голове к богатству.

– Это у вас к богатству. А нам и вошка не поможет. Я пошел‚ Яшкеле.

– Иди. Только стороной. Розу чтоб не потоптать.

Пинечке обошел его с опаской и пошагал дальше‚ а надписи на пути – белилами по жести – утягивали за собой в неопробованные времена: "Стрижка‚ брижка и завивка"‚ "Профессор шансонетного искусства Серполетти"‚ "Повивальная бабка с приютом для секретных".

А там и трактир на развилке – "Не проходи‚ голубчик!"‚ с оргатном и отдельными кабинетами. Музыкой заманивает‚ томно и вкрадчиво:

Он не красив‚ но очень симпатичен.

В его устах сквозит любви привет...

Что тут говорить‚ когда за нас наговорились прежние поколения. Что тут сказать‚ когда давно уж сказано-припечатано: человек подобен веревке. Один ее конец в руке Бога‚ а за другой тянет Сатана.

И Пинечке втянуло в трактир.

3

Громоздился за стойкой хозяин глыбой несвежего мяса.

Дремал мужик за столом ноздрей в липучий стол.

Гроздьями под потолком – подремывающим осиным роем – провисали демоны–разрушители‚ которых без счета нарожали чертовы матери Лилит‚ Аграт и Махалат.

Пахло брагой‚ варевом на мясе‚ круто просоленным огурцом и непрополосканной половой тряпкой.

– Что есть будем? – спросил хозяин. – Штец отлить? Мясца покрошить? Печенку-селезенку? Потроха-требуху?

– Я так посижу‚ – застеснялся Пинечке. – У меня хлебушек с собой.

– Зачем же всухомятку? Можно принять внутрь. Прольется без помех.

И показал на меню: "Малый грех – стопка. Средний – стакан. Смертный грех – бутыль с закуской".

– Не сомневайтесь‚ – сказал любезно и грохнул стаканом о стойку. – Свои грехи – не ворованные. Свежие‚ нележалые‚ с гарантией. Возьмите на себя любой и угощайтесь.

– Угощайся! – заверещали демоны с потолка. – На дармовщинку! До свалки под забор! Стаканы мытые. В салфет не сморкаемся. Ради бесплатно что выпить‚ жизни кусок отдашь!..

На шум поднял голову мужик за столом‚ буркнул ненавистно:

– Пусть эту крымзу схватит чума.

И огурцом хрупнул.

– Крымза – это я‚ – хихикнул польщенный хозяин. – Я крымза пройдошливая. Сколько грехов перепродал‚ а всё не кончаются.

– Ваша фамилия Кишкемахер?

– Моя фамилия Костогрыз. Там не дольешь‚ здесь обсчитаешь‚ этому голову проломишь. Наше дело распойное: один грех продал‚ другой заработал.

Мужик оглядел Пинечке мутным взором‚ похлопал в задумчивости ресницами:

– Перед вами человек‚ мучимый безделием. Бражник-винопивец. Денег в долг не давай. Не верну.

Снова заснул.

– Благословен Ты‚ Господи‚ Боже наш‚ Царь Вселенной‚ производящий хлеб из земли...

Пинечке сидел за столом‚ ел хлеб Фримы-вдовы‚ крошки подбирал на память. Ломоть был щедрый‚ пупырчатый‚ от души‚ и это добавляло сытости. Мама‚ бывало‚ последнюю в доме ковригу пластала на крупные ломти: чем меньше хлеба‚ тем толще ломоть. Малые хитрости изворотливой нищеты, сапожников босоты‚ портных наготы: увесистый кусок на столе тешит душу‚ большая картофелина на тарелке сытнее двух маленьких‚ а от тощего ломтя одно в животе урчание.

Но демоны-разрушители позуживали уже‚ погуживали‚ шерстку ершили в ожидании:

– Кабачествуем. На питье подвеселяем. На пропойство подохочиваем и битьем неволим.

Пинечке их не слышал. Пинечке ел хлеб.

– Потолки у вас низкие. Почему так?

– И потолки низкие‚ – согласился хозяин‚ – и полы высокие. Один оседает‚ другой кверху пучит: по малости в год.

– А не опасно?

– Еще как! Слипнутся со временем – это уж непременно. Но я выскочу‚ – пообещал. – Я успею. Доходы больно хороши. Сказано в Писании: изменнику изменять‚ а грабителю грабить.

Снова проснулся мужик за столом‚ покрутил растрепанной головой‚ сказал глухо:

– У мужика грудь никогда не зябнет‚ у жида пятки‚ у ляха уши. Здравствуй‚ друг Харитон.

– Я Пинечке‚ – ответил Пинечке.

– Глупости. Я лучше знаю. Ты Харитон‚ уж поверь мне.

Пинечке подумал: "Мы находимся под их властью. Их законы – наши законы..."

– Хорошо. Пусть будет Харитон. Только для вас.

– Я передумал. Ты Пинечке. Род строптивый и лукавый. Сила зловредная. Народы покорить и ими обладать. Харитоны такими не бывают.

И захохотал.

Стоило бы на него обидеться‚ и надолго‚ но почему-то не обижалось. Уж больно хорош! Сам крепенький‚ лицо кругленькое‚ глаз рыжий и нос в конопушках.

– Вас зовут Серафим? – спросил‚ приглядываясь.

– Меня зовут Воробей. Но можно и Серафим. Как скажешь‚ так и можно.

Сунулся нос к носу‚ проглянул старческим ликом‚ зубом одиноким‚ плечом скособоченным‚ с тоской сказал и томлением:

– Глаз завистлив‚ горло обжорно‚ руки гребучи. Жадный я‚ Пинечке. По земным по усладам. Как же так? Прожить и не распробовать? Душа алчет‚ сердце обольщается.

Менялся обликами‚ переплывал из лика в лик‚ верещал от души:

– Пить будем. Бузоватть по мордам. Кувыркания устраивать. Воробей – птаха легкая! На реке платок расстилал и на платке танцевал.

А на душе камень.

– На что это похоже? – подумал Пинечке и стал размышлять‚ тоненько выпевая под нос: – Один иудей был в Шушане‚ городе престольном‚ имя ему Мордехай‚ сын Иаира‚ сын Шими‚ сын Киша из колена Биньяминова...

А вслух сказал так:

– У нас каждый ребенок рождается старым евреем. И дальше уже не молодеет. Но в Пурим и мы пьем. До потери разума.

– Сложно ты устроен‚ Пинечке‚ – заскучал Воробей. – Пупик-попик‚ сосудики на все стороны. Был бы бревно бревном‚ и перекатывайся без забот. А на боку нос сучком‚ чтобы сморкаться.

Пинечке вздохнул:

– Говорил реб Ицеле – со слов реб Нисена – со слов реб Зелига и Велва-мудреца: "Никто в мире – кроме еврея – не может быть евреем. Быть евреем не просто. Перестать всякий сумеет."

Мужик вдруг надулся в гневе и досаде:

– Да ты знаешь‚ кто я? Какоё моё профессиё?

– Какоё?

– Необыкновенноё. Ходим по миру‚ унимаем пожары. Мы тушим‚ нас потом угощают. Хочешь‚ покажу? За стопку. Зажги трактир‚ а я потушу.

Демоны так и взвились в готовности!